На изнанке чудес

Флоренская Юлия

— Пожалуй, засадить можно, — согласилась Селена. Перечить ему в таком состоянии было бесполезно.

Те, кто когда-то утверждал, что утро вечера мудренее, определенно не брали в расчет случаи, когда рано поутру на тебя сваливается нежданный ворох напастей. Твой план по выходу из кризисной ситуации вылизан, почти идеален и пригоден к употреблению, но всё меняется, едва начинает брезжить рассвет. У ворот собираются они — недовольные граждане и гражданки. С плакатами, лозунгами, невозможными требованиями и людоедским выражением на лицах. Высунешь нос, ступишь во внешний мир — как пить дать, растерзают.

Едва Грандиоз увидал в окне демонстрацию, как притупленная

с вечера ярость принялась затачивать кинжалы. Скрежет — заслушаешься! А тут еще весьма кстати Гедеон со своим тромбоном. Вселенское зло в очищенном виде. Рафинированное, упакованное в дорогой пиджак, брюки из новой коллекции и дизайнерские ботинки по запредельной цене, сравнимой со стоимостью паромобиля. И трубит негодник, совсем как паромобиль, который свернул не туда и вот-вот врежется в столб. Как правило, в таких ситуациях авария неизбежна. Искореженный тарантас сдают в утиль и покупают новый. Жаль, с сыночком этот номер не пройдет. Эх, а ведь идеальная пытка для ушей! Надо бы взять на вооружение. Вдруг когда пригодится?

Но пока есть проблемы поважнее. Например, вопящий за стенами народ.

— Чего им надо? Подите, разберитесь! Заставьте их угомониться! — крикнул Грандиоз охотникам. Те как раз явились из леса после облавы на кабана.

— Незачем идти, господин! — пробасил упитанный бородач ростом чуть ли не с пожарную вышку. — Народ обеспокоен Мердой. В частности, ее непримерным поведением по ночам.

— А еще, — подал голос смельчак с разорванной штаниной (надо полагать, клыками того самого кабана). — Народ протестует против вашей кандидатуры на троне. И против вашего обмана. Что за глупости такие?

— Вот именно! Глупости! — взревел Грандиоз. Его ярость восстановила былую форму и, запасшись амуницией, готовилась перейти все границы.

— Разгоните бунтарей, особо упёртых — под стражу! — распорядился он, курсируя по залу. — И да, развесьте указы.

В тот же день акция протеста была подавлена, а предводитель несогласных — посажен в острог на неопределенный срок. Теперь горожане толпились не у ворот резиденции Грандиоза, а у досок с объявлениями. Первое объявление убористым почерком гласило, что с наступлением темноты в Сельпелоне вводится комендантский час. Как только горизонт застелет тьма, двери следует запереть на засов, детей и животных на улицу не выпускать, да и самим желательно не высовываться. Мерде плевать на твое положение в обществе, ее не интересует, насколько ты молод или стар, красив или безобразен. Слопает — не подавится. И несварение ей не грозит.

Второе объявление недвусмысленно намекало на то, что счастливчик, обнаруживший укрытие Звездного Пилигрима и выдавший клеветника властям, сможет, наконец, не вкалывать в конторе или на заводе ради того, чтобы прокормить семейство. В его распоряжение будет выдан личный отряд слуг, личный дирижабль, личный остров в океане и, судя по размаху королевской щедрости, личная планета впридачу.

— Неплохое начало, — хмыкнул Пересвет. — Вот так и рождаются поколения доносчиков.

— Поговори мне тут, — пригрозила Василиса. Она восседала на табурете, как на престоле, в своем неизменно синем платье и придирчиво листала свежий номер «Вестника», который еще пах типографской краской. Указы Грандиоза красовались на первой полосе.

— Звездного Пилигрима поймать не должны, — неожиданно выдала она.

Елисей, который в это время ползал под столом, затеяв поиски оторвавшейся пуговицы, прыснул и стукнулся головой о столешницу.

— Это еще почему?

— Если бы не он, никто бы не узнал, что Грандиоз и есть тот самый неизвестный король. Пилигрим открыл людям правду. Он смелый и благородный. Истинный герой!

— В твоем определении

истинного героя есть изъян, сестрица, — сказал Елисей. Его пробивало на смех.

— Что за изъян такой? Что ты мелешь? — вскинулась Василиса.

— Герой должен быть неуловим. Кто-то вроде мстителя в маске, смекаешь? — Елисей свернул поисковую операцию, поудобнее устроился на стуле и оседлал своего любимого конька. — Ночью он скачет верхом на вороном, созывает верных соратников и сражается со злом до последней крови. А днём его не отличишь от сотни простых работяг. Скажем, таких, как я. Или как Пересвет.

— Да вы оба в подмётки ему не годитесь!

— Ага, конечно. А еще мизинца не стоим, — поддразнил Елисей. Василиса скорчила в ответ столь жуткую гримасу, что он всерьез обеспокоился, как бы его сестрица не обратилась косматым чудищем и не утащила их с Пересветом к себе на болото, новоселье справлять. Но сестрица выбрала отступление. Вся в шелесте и ветре (точнее, в затхлом ветерке, потому как зимой вентиляция кабинетов оставляла желать лучшего), она унеслась прочь, в запале громыхнув дверью.

Как только люстра со стеклянными подвесками перестала качаться и дребезжать, Елисей просигналил приятелю бровями — и оба достали из портфеля по коржику.

— Жуть как проголодался, — сказал Пересвет, с аппетитом вгрызаясь в лепёшку.

— А ты сразил ее наповал, — подмигнул сообщник по нарушению дисциплины.

— Кого сразил?

— Василису. Нарисовала у себя в голове пленительный образ — и влюбилась.

— В кого? — с набитым ртом спросил Пересвет.

— Да в тебя, дурень! То есть, в Звездного Пилигрима. Я говорил, что она мне уже все уши прожужжала? Так вот, теперь она гоняется не только за сенсациями, но и за каждой новой главой. Перечитывает по несколько раз, томно вздыхает. Стихи начала писать! Стихи, представляешь? Моя чёрствая, практичная сестрица. Ой, чую, прибавится с ней хлопот.

43. Неистребимая метка

— Отвяжись!

— А вот не отвяжусь! Ты подписала себе приговор, когда пошла на Мерду с голыми руками. Теперь от меня не отделаешься.

Киприан при всяком удобном случае заключал Юлиану в объятия, но результат был практически нулевым. Боль отступала лишь на краткий срок, а затем набрасывалась с удвоенной силой. Указ о комендантском часе следовало бы снабдить предупреждением: «Не попадайтесь Мерде, иначе впоследствии рискуете очутиться между молотом и наковальней». Увернувшись от очередного тесного контакта с представителем Незримых, Юлиана неизменно оказывалась во власти подруги и ее допотопных методов. Чего Пелагея только не испробовала: и компресс с тёртой морковью, и чайный гриб под марлей. Чуть ли не насильно поила Юлиану горьким соком тысячелистника, прикладывала к язвам жженую кору ясеня. Делала лекарственные повязки из редьки с мёдом, сверяясь со справочником травницы. Но улучшения так и не наступило. Наступила Марта — коту на хвост. Кот со зверским шипением умчался на кухню, крушить, что под лапу попадётся. Попалась крынка и глиняный опарник, который Пелагее всучили на ярмарке.

— Вы же видите, народная медицина не годится! — стала напирать Марта. — Позовите наконец врача!

Она благоразумно умолчала о том, что прогресс не дремлет. Но Пелагея почуяла в недосказанности подвох и, погрозив Марте пальцем, удалилась на кухню вслед за котом.

Доктора всё-таки пригласили. Заглянувший мимоходом профессор погоды подсуетился, поднял на уши общественность и вышел на специалиста, который знает толк в современных способах лечения. Когда лекарь постучал в парадную дверь, Пелагея на кухне как раз занималась тем, что люди непросвещенные приняли бы за черную магию.