На изнанке чудес

Флоренская Юлия

— Для исцеления от незаживающих язв, — трагически бормотала она над просмоленным котлом, — смешать пять разливных ложек еловой живицы, три — свиного нутряного сала и девяносто шесть долей пчелиного воска. Греть на медленном огне, помешивая до образования однородной массы. Рану обработать известковой водой. Так, Обормот… Понадобится негашёная известь.

Кот крутился под ногами, пытаясь пролезть под шкафчик с рукомойником, куда впопыхах смели черепки разбитого опарника. Обычно он преследовал определенные цели. Гораздо реже — мышь.

Повесив

на крючок пальто и шарф, доктор степенно проследовал к дивану, на котором возлежала пациентка. В руках, обтянутых белыми перчатками, он нёс саквояж, в уме — негасимый свет знаний, а на шее — детище прогресса — жуткий и зловещий стетоскоп. Кекс с Пирогом почтили традиции и облаяли чужака по всем канонам собачьего гостеприимства.

— На что жалуетесь? — осведомился он у Юлианы.

— На него! — немедленно заявила она и ткнула пальцем в живот Киприану, который дал себе слово не отходить от нее ни на шаг. — С тех пор, как появилась проклятущая метка, он мне проходу не даёт.

Доктор изучающим взглядом скользнул по рыжим кудрям и безразмерному балахону человека-клёна, многозначительно блеснул ровными рядами зубов и вновь занялся больной.

— А что за метка, позвольте спросить?

Юлиана позволила. Более того, она мстительно продемонстрировала врачу свои незаживающие язвы, будучи уверенной, что передовая медицина окажется здесь столь же бессильна, как и нетрадиционная.

Врач проявил истинное мужество и от раны шарахаться не стал. Вот что значит профессионал! Однако лицо у него всё же вытянулось.

— Не бойтесь, не заразно, — на всякий случай пояснила Юлиана. — Мерда устроила мне веселую жизнь, и я с удовольствием отплатила бы ей той же монетой.

— А, вот оно что! Мерда! — Он чуть не расплылся в улыбке, но вовремя себя одёрнул. Хоть эпидемия стране и не грозит, ситуация с пациенткой требует срочного вмешательства. Кто знает, до каких размеров может разрастись язва? И не приведет ли она к летальному исходу?

— Вам удивительно повезло, — с серьезным видом сказал он. — Встретить Мерду и остаться в живых… Давайте теперь приложим все усилия, чтобы выздороветь.

Юлиана стоически терпела боль, пока доктор ощупывал руку. Это с Киприаном она могла выпендриваться, быть несдержанной и строить из себя недотрогу. В присутствии посторонних следовало проявить такт.

Теора потёрла ноющие виски. Пол холодил босые ступни, из-за долгого сидения на корточках затекли ноги, но было не до того. Притаившись за балюстрадой, точно беглая преступница, она наблюдала за манипуляциями доктора в состоянии крайней подавленности. Стойкость Юлианы показная. Сейчас она притворяется, будто ей и мор, и порча нипочем, а ночью будет опять всхлипывать и стонать во сне.

Теора дважды ударила себя в грудь, точно хотела выколотить скопившийся внутри пепел. Не смалодушничай она в тот день, Эремиор не стал бы чертить корутом границы и она принесла бы себя в жертву, избавив Вааратон от Мерды раз и навсегда. Ведь ей бы наверняка удалось. А что теперь? Из-за ее трусости гибнут люди. Юлиана получила увечье и вынуждена терпеть невыносимые

муки.

Под сердцем густел ком слепого отчаяния и бесконечного презрения к себе. Почему Эремиор счел ее неготовой? И почему Теора сокрушается из-за того, что не смогла умереть? Она почти сразу дала себе ответ: именно в этом заключается ее предназначение. Ей больше не нужно искать собственную стезю в переплетении чужих троп, незачем ломать голову над тем, как спасти мир. Незачем любить… Странная смесь беспечности и горькой безысходности затопила душу.

У ног беспокойно колыхнулась вторая тень. Рядом, как лёгкое дуновение ветерка над вересковой пустошью, прозвучал вздох Незримого.

«Видно, моя наука не пошла тебе впрок. Рассуди, есть ли смысл в самобичевании. И не говорил ли я, что Мерду победит любовь?»

Теора тряхнула белокурой головкой, резко поднялась — и судорожно вцепилась в перила, ловя ртом воздух. Вот почему эта бревенчатая стена поплыла в сторону, а библиотечный отсек вдруг пошел рябью, точно гладь пруда? Не иначе, искривление пространства. Дом-то насквозь волшебный. Наверняка падок на проделки, как и его исконный усатый обитатель.

Теора подождала, пока калейдоскоп перед глазами не перестанет вращаться, пока не уймётся бешеный стук сердца.

А Пелагея тем временем вела околонаучный диспут, самозабвенно спорила и ругалась с доктором, коих она не признавала и на дух не переносила. Из кухни за нею свитой тянулись терпкие запахи свежеприготовленной мази.

— Обещаете предоставить препарат через два дня? А до тех пор что? Страдай, как умеешь? Лучше прямо признайте: ваша ме-ди-ци-на, — это слово она нарочно произнесла с акцентом на каждом слоге, — ни на что не годится.

Сейчас Пелагея шибко напоминала сердитого взъерошенного снегиря, хотя ей полагалось быть горлицей — белой, милой и чуткой.

Ее обличительное высказывание касательно медицины доктор отнес на свой счет и был, в общем-то, недалек от истины. Он нахохлился, встопорщил жесткие усы и докрасна надул щёки, готовясь метнуть в Пелагею ответную фразу острым сапожным гвоздём. Но Пелагея уже насобирала колкостей прозапас. И если бы не Обормот, перегрызлись бы они, как два сапожника.

Кот прокрался следом за хозяйкой пластичной тенью, воссел на диванный престол и неподвижным взглядом вперился в лекаря, который по оплошности повернул к нему голову.

Долой вражду и разногласия! На первый план вышел вопрос о сохранности отдельных экземпляров врачебной династии. Поэтому Пелагея с чистой совестью выставила доктора за дверь вместе с верхней одеждой, саквояжем и ворохом обещаний, которые никогда не будут выполнены.

— Фуф, порядок, — объявила она, утирая пот со лба.

Юлиана страдальчески возвела глаза к потолку.

— Ну и где тут порядок? Учудила ты знатно. Теперь доктора будут обходить наш дом по широкой дуге.

— Твоя рана особого свойства. И лечить ее нужно по-особенному, — сказала Пелагея, расправляя складки на юбке. — Толку от врачей? Понапишут рецептов, предъявят внушительный список лекарств. А в итоге никакой пользы. Вред сплошной. И траты.