На изнанке чудес

Флоренская Юлия

— Ах вы ж мои горемычные! — переливчато рассмеялась та. — Идите за мной! Этот махровый консерватор наглухо застрял в средневековье, но сейчас-то век прогресса. Борьба за равноправие движется полным ходом. Так что выбросьте предрассудки из головы! Если толстокожему Носорогу как следует не вмазать, он вас не признает.

— Равноправие… Вмазать… — пробормотала Пелагея, улыбаясь каким-то своим крамольным мыслям. Она даже не скривилась при упоминании об ее «заклятом враге». Что называется, прогресс пошёл.

Вес

Амелии едва дотягивал до трёх пудов, однако недостатком самоуверенности она из-за этого не страдала. Пелагея сразу поняла: пробираться в клуб окольными путями они не станут. Только вперед! Как там говорится? Правильно, грудью на амбразуру.

Исполненной изящества походкой Амелия подплыла к лысому амбалу и что-то мило проворковала, отчего тот растёкся похабной ухмылкой. Ухмылка поредела ровно на один зуб, когда Амелия грациозно стянула с руки перчатку и, не утруждая себя объяснениями, всадила шипы кастета Носорогу под нижнюю челюсть.

Пока он мотал головой, изрыгая потоки отборного сквернословия, острый каблук впечатался ему в голень.

— Какая жестокая дамочка! — ужаснулась Теора. — Ему же, наверное, больно.

«Жестокая дамочка» между тем закончила истязать незадачливого амбала и сделала им знак, чтобы поторапливались.

— Учитесь: сначала отвлекающий манёвр, затем внезапная атака, — сказала она, пропуская их в дымный полумрак клуба. — По-другому не доходит.

В вестибюле, вальяжно закинув ноги на стол, смолил папиросой распорядитель. Он зарос неопрятной щетиной и вечно ходил в котелке, лихо сдвинутом набок.

— А-а-а! — протянул он, даже не удосужившись встать. — Госпожа Амелия! Какая встреча! И новеньких с собой привели? Что ж, переодевайтесь, проходите в зал. Инструктор скоро придёт.

Придирчиво оглядев себя в зеркале на полстены, Пелагея скорчила страшную гримасу гармонично сложенной особе с зелеными глазами и почти детским личиком, обрамленным каштановыми кудрями. Отведя за спину копну платиновых волос, растерянное и ничуть не менее гармоничное отражение Теоры пару раз моргнуло в ответ.

В обтягивающих спортивных костюмах, без привычных юбок, обе чувствовали себя нелепо и неуютно, как если бы их раздели догола. Выпуклости, которые обычно скрывались под слоями мятого льна и хлопка, теперь были выставлены на всеобщее обозрение. И соблазн нырнуть за штору, чтобы не высовываться оттуда до конца тренировки, оказался слишком велик.

Пелагея чуть соблазну не поддалась. Но тут рядом с массивным тренажёром завязалась драка. Судя по всему, из-за Амелии. Она прохаживалась по залу, гордо задрав подбородок и выпятив грудь. Расточала ненужные улыбки, отпускала шуточки, поддразнивая атлетов. Вот они и не выдержали. Решили помериться силушкой богатырской, чтобы таким вот нехитрым способом завладеть вниманием (а если повезет, то и сердцем) барышни.

Первый атлет заехал противнику в нос. Второй сдуру двинул его кулаком в живот. Рёву третьего позавидовал бы любой бегемот. Впрочем, ни один уважающий

себя бегемот не стал бы вооружаться штангой, чтобы загреметь за решетку по статье о причинении тяжких телесных повреждений. И кто знает, во что бы вся эта катавасия вылилась, если бы не подоспел инструктор.

Он оглушительно засвистел в свой кошмарный свисток, отобрал штангу у идиота под номером три и засветил по фонарю каждому, кто участвовал в потасовке.

Амелия в притворном огорчении заломила руки.

— Ухажёры так и вьются, — пожаловалась она подругам. — Просто спасу от них нет. Уверена, что слово «ухaжёры» произошло вовсе не от глагола «ухаживать» и должно писаться через «о» и через дефис. От шума, который они устраивают, у меня дико болят уши.

— Но знаете, что странно, — добавила она погодя. — Раньше ребята из клуба никогда не затевали из-за меня драк.

Интересно, как бы вытянулось ее лицо, если бы кто-нибудь сообщил ей, что местные богатыри не поделили между собой Теору и Пелагею.

Пружиня шаг, инструктор вывел дам на относительно безопасную площадку, где не наблюдалось ни гирь, ни гантелей, ни прочей тяжелой утвари, которой можно нечаянно проломить череп. Хотя отдельным индивидам подобная процедура явно пошла бы на пользу. Когда гостьям вслед полетел развязный и вполне недвусмысленный намёк об аппетитных формах, самооценка у Амелии стремительно взмыла до небес. Тогда как самоуважение Пелагеи с треском и тарахтением проделывало ровно противоположный путь к центру земли.

— Прежде чем наращивать мускулатуру, приведем себя в порядок, — бодро сказал инструктор. Он ухмыльнулся, поднял руки над головой и, сцепив пальцы, размял их с чудовищным хрустом. — Гимнастика!

Амелия захлопала в ладоши. Теора икнула. А Пелагея стала всерьез опасаться, как бы с этой гимнастикой не превратиться ненароком в горлицу. Зазеваешься, повернешься трижды вокруг своей оси — и пиши пропало. Тебя тут же занесут в книгу редчайших видов (или того хуже — редких оборотней), и вопреки всякой логике объявят охоту на ведьм, а может, просто охоту, чтобы потом поставить у себя в будуаре пернатое чучело и хвастаться им перед друзьями.

Пелагея дала себе слово, что будет предельно осторожна и ни в коем случае не повернется по часовой стрелке больше двух раз.

Когда гимнастика подошла к концу, Амелия по-прежнему была жизнерадостна и полна сил. Чего не скажешь о Теоре. Сперва она виртуозно рухнула с гимнастического бревна. Затем успешно изобразила берёзку, поваленную ураганом, и чудом не вывихнула коленный сустав, изощряясь в надругательствах над старым добрым «мостиком».

Глядя на ее потуги, от смеха давились всем залом. Вернее, той его половиной, которая была способна думать о чем-нибудь помимо аппетитных форм. Даже вторая тень начала подавать признаки жизни. Только внимания на нее обращали не больше, чем на искусственный фикус за дверью. Взгляды атлетов были намертво прикованы к Теоре и Пелагее.