На изнанке чудес

Флоренская Юлия

— Не думала, что ты такая скряга! — воскликнула Юлиана. — Что, уже запамятовала о сундуках из бездны? Уверена, при необходимости вместо горы тряпок тебе пришлют с того света гору деньжищ.

— Да ведь не в деньгах дело. Как ты не понимаешь!

Пелагея поднесла к переносице сложенные щепотью пальцы, запрокинула голову и случайно увидела Теору, которая крадучись направлялась ко входу в тайную комнату.

— Стой, где стоишь, — раздался снизу настойчивый приказ. — А лучше спускайся. Что-то я тебя целый день не вижу. Прячешься, словно подлость какую учинила.

Пришлось

Теоре покориться. Она сошла по ступенькам, придерживаясь за поручни, и угодила прямиком на контрольный пункт, в лапы двух мохнатых недоразумений. Ее ноги были обслюнявлены и тщательно обнюханы. Но встроенный в нос детектор подлости — что у Кекса, что у Пирога — отклонений не выявил.

— Ничего, — с досадой сообщил Пирог.

— Чиста! — удовлетворенно тявкнул Кекс.

— А настроение как прокисшие огурцы, — диагностировала Пелагея. — Выкладывай, что гнетёт?

И тут Теора впервые прибегла к обману. Она ни словом не обмолвилась о жертве и о том, что в скором времени намерена свести счеты с жизнью, представ перед Мердой. Ляпнула первое, что пришло на ум. У нее вдруг возникла острая потребность проведать Майю в поселении отверженных.

— Беспокоишься, как бы двинутая бабуля не раскормила девочку печеньем? — поинтересовалась Юлиана, с тщательными предосторожностями спуская рукав. — Я тоже. Пошла бы с тобой, но извини. Арест.

— А ведь у нее твоё кольцо, — напомнил Киприан.

— Верно! Кольцо! Надо бы забрать. — Теора уцепилась за этот предлог с таким упорством, словно без заветной безделушки не протянет и дня. Если бы кто-нибудь вздумал ее отговаривать, то преуспел бы не больше, чем при вразумительной беседе с глухонемым.

Теора безотчетно рвалась на волю, подальше от тех, кому пришлось мучиться по ее вине. Из глубин естества поднималась и выпускала шипы разрушительная сила, которой не хотелось противостоять. Единственное, чего желала израненная терниями душа, — убежать от людей, скрыться в лесной чаще, затеряться где-нибудь в глуши. Теора как будто надеялась, что посреди морозного дня, припорошенная сосновыми иголками и снегом, для нее отыщется персональная храбрость, сила духа и печь, где, подобно стали, можно закалить сердце.

— Ну так я пойду? — робко проговорила она, продвигаясь к дверям. Обуть валенки, надеть пальто, в котором вчера обнаружилась упитанная моль. И незаметно исчезнуть. Вялое безразличие напало без объявления раунда. Когда она сыграет отведенную ей роль, всё будет кончено. Хорошо, если о ней всплакнут, помянут добрым словом. А нет — так и ладно.

Пелагея срывала планы, как рябину по осени: уверенно и беззаботно.

— Погоди, я с тобой, — сказала она и, точно молодая козочка, поскакала к платяному шкафу, где висел непримиримый враг Обормота — прабабкина шуба. Она пахла чужим мехом и носила следы сражений, из которых кот постоянно выходил проигравшим. Иногда его оттаскивали за шкирку, но чаще поливали водой, из-за чего Обормот был вынужден втягивать когти и унизительно оправдываться из-под стола, прежде чем водяную атаку прекратят.

Рыхлый снег сверкал на солнце бессчетным множеством бриллиантов и опрокинутых на землю звёзд. Хозяин сокровищницы —

мороз — сегодня был необычайно сердит. Он ощутимо щипал за нос всякого, кто дерзал вступить в его владения. Боялся, что сокровищницу расхитят. Пелагея на его месте тоже бы боялась.

Она обмотала шею Теоры шарфом — в два оборота по часовой стрелке — и заскочила обратно в сени, дать последние указания.

— Обработай язвы смесью, что я приготовила! — крикнула она Киприану.

— Слушаюсь, ваше лютейшество! — шутливо отозвался тот.

Юлиана не удержалась и заронила семя сомнения:

— А если не поможет?

Сомнение быстро пустило корни, но не выбило из колеи.

— Если не поможет, остаётся лишь одно, — зловеще произнесла Пелагея, появляясь в гостиной и опираясь плечом о косяк. — Баня-самопарка.

В умении нагнетать жути ей не откажешь. Как и в феноменальной способности проваливаться сквозь землю. Юлиана еще не успела облечь свое недоумение в вопрос, а она уже скрылась из виду.

Первая снегоуборочная машина на паровом ходу сейчас наверняка пользовалась недюжинным спросом. Снега навалило немерено. И если в городе улицы еще как-то чистили, то лес стоял, засыпанный по колено. На бледно-голубом небе блистало солнце, пели арнии, искрилась земля, не коченели пальцы в варежках. И Теоре как-то сразу расхотелось умирать.

— Почему Незримый снова стал тенью? — спросила она, как только их с Пелагеей обступили кривые сосны.

— То, что берут взаймы, рано или поздно приходится возвращать, — загадочно изрекла та, прокладывая себе дорогу среди снегов. — Он истратил слишком много сил, спасая тебя.

В голосе Пелагеи сквозил едва различимый упрёк. Приземистая поросль хлестнула Теору веткой по лицу. Именно такой вот отрезвляющей пощёчины ей сейчас недоставало. В конце концов, сколько можно возлагать надежды на поддержку Эремиора?! Наивной вере в его заступничество уже давно пора растаять под слепящим солнцем. Когда рубеж между мирами был преодолён, правила поменялись. Она должна сама взять в руки меч, чтобы постоять за себя.

Догадка прибыла не по расписанию и чуть не сбила Теору с ног. Ведь и с бабушкой, и с дедом, и с родителями Незримые держались на равных. Не значит ли это, что ее родным довелось выйти из-под опеки, смириться с одиночеством и взрастить в себе мужество, не полагаясь на высшие силы? Если так, то их поступки не были продиктованы гордым стремлением, как у Антеи. И Теоре нет смысла цепляться за Эремиора, точно малое дитя.

Каждый шаг давался ей с трудом. Увязая в сугробах, которые, похоже, были не прочь полакомиться ее сапогами, она продиралась за Пелагеей сквозь бурелом. Тень Незримого, бесполезная и теперь уже неподвижная, плыла поблизости.

"Это из-за меня он сделался таким", — кольнула совесть.

"Не из-за тебя, а в силу обстоятельств", — воспротивился здравый смысл. Но был без промедления придавлен железобетонной плитой обвинений, адресованных себе же. Теору хлебом не корми — дай возвести на себя напраслину. Выделите ей огород — и вскоре он будет весь завален камнями, добрую половину которых она накидает собственноручно.