На круги своя

Романовская Ольга

Щеки горели румянцем стыда.

Навсейка, как есть, навсейка! Убийца, прелюбодейка. А, к демонам! Пошли им на ужин запреты лангов! Не собираюсь превращать наслаждение в грех.

Наскоро причесалась и вторично вышла в коридор. Теперь я бежала; полы халата крыльями развевались за спиной. Недавнее наваждение забылось, остался лишь Эллан, и сердце обгоняло ноги, стремясь воссоединиться с тем, чья кровь умеррской ночью падала на лицо.

Таков ужас на вкус — кошмар наяву, в котором теряешь любимого. Щемящее сердце, мир, сконцентрировавшийся

в одной точке, и сила, взрывающая изнутри, чтобы вырвать из когтей смерти.

Гончие бы позавидовали моему чутью. Спальню Эллана отыскала с первого раза. Потянулась к двери и… отдернула руку, спрятав лицо в ладонях.

Страшно? Не то слово! Я боялась увидеть восковую бледность, боялась того, что на-ре не вернулось к Эллану. Оно часть любого темного, владеет собственной энергией, но, увы, не способно поделиться ей с умирающим магом.

А еще страшила ложь. Вдруг Соланж соврал, чтобы успокоить? Зачем он отвлекал ласками? Не потому ли, что понял: соперника больше нет. Прежде некромант не заходил столь далеко. Он плавился от желания, с трудом сдержался.

Сделала пару глубоких вздохов и решилась.

Дверь распахнулась.

Я замерла на пороге, опасаясь взглянуть в лицо собственным страхам.

В спальне пахло травами.

Портьеры наглухо задернуты, хотя окно открыто, и свежий воздух колышет тяжелую ткань.

А еще тихо, так тихо, что слышно биение сердца.

Хоть бы дыхание, шорох — любой звук! Но нет, создавалось впечатление, будто спальня пуста.

Сглотнув, повернулась к кровати. Сделала шаг, другой и упала на колени у изголовья, уронила голову на руки. Меня душили рыдания, но я беззвучно давила эмоции. Эллана нельзя волновать.

Ласково провела по впалой щеке. Щетина. Так быстро! Жесткая, колючая… как иголки.

Эллан не пошевелился, но кожа теплая, пусть и влажная.

Хотела пощупать пульс, но лорд воспротивился, с трудом, явно преодолевая боль, убрал руку под одеяло.

— Эллан? — удивленно окликнула я.

В ответ — молчание.

Чего он?

Забеспокоившись, зажгла свет.

Эллан лежал на спине. Голова повернута на другой бок, зубы стиснуты. На меня не смотрит, даже не так — не хочет смотреть. Выглядел он действительно страшно: исхудал, осунулся. Волосы частично выбриты — значит, обрабатывали раны на голове. Зато живой.

— Тебе больно? Я сейчас…

Засуетилась, потянулась к порошкам на прикроватном столике.

— Не надо, — голос Эллана шелестел тише листвы. — Зачем ты пришла?

Сползла на пол, силясь понять, что происходит. Неужели Соланж постарался? Он мог. Эллан его должник, некромант мог велеть не мешать. Кодекс чести не позволил бы лорду возразить.

— Хотела тебя видеть, — озвучила очевидное. — Ты ранен, тебе нужен уход.

— Зачем? Соланж здоров, а ты… Все неправильно, — кажется, любимый разговаривал сам с собой. — Тепло вместо отвращения.

Какое отвращение? Эллан бредит?

Преодолев непонятное сопротивление больного, пощупала

лоб: нормальный. Наклонилась, чтобы поцеловать — дернулся и зашипел от боли. Заскрежетали стиснутые зубы, сдерживая стон.

Глупый, сам себе больно сделал.

Только почему он холоден, отчего я вдруг стала прокаженной? Эллан ясно дал понять: мне лучше уйти и никогда к нему не прикасаться.

— Эллан Марон, что происходит? — устроилась под боком любимого и крепко стиснула ладонь.

Неужели тоже обманывал? Но зачем рисковать жизнью ради женщины, которая не нужна?

Лорд молчал, только тяжело дышал. Слишком тяжело. В голову закралась мысль: это не просто боль, он сдерживал эмоции. Мужчины не плачут, они вот так стискивают зубы.

Легла рядом, прижалась к боку и ласково очертила абрис лица.

Сглотнул, снова дернулся, силясь отодвинуться.

— Эллан! — я не просила — требовала ответа. — Хватит молчать! Если Соланж наплел про измену, знай, он соврал.

Лорд покачал головой. Простое движение далось с трудом.

— Не он — ты. Ты ведешь себя так, будто меня можно, — глоток воздуха и совсем тихое, обреченное: — любить.

В словах сквозило отчаянье. Эллан не сумел его спрятать, как не сумел оттолкнуть, когда исхитрилась-таки поцеловать. И ведь ответил — жадно, нетерпеливо. Чувства никуда не делись, очередные темные заморочки!

— А почему нельзя?

Села и принялась лечить. Раз уж говорит, то не себе во вред.

— Слабак вызывает отвращение. — Эллан согласился проглотить немного обезболивающего. Устало прикрыл глаза и добавил: — Ты сняла меня с крюка — какая после любовь? Попался лангам, даже умереть на поле боя не смог. На глазах у тебя, беспомощным, жалким…

Он не договорил и отвернулся. Признание далось ему нелегко, не только душевно, но и физически. Дыхание стало поверхностным; на лбу выступили капельки пота.

Истерично засмеялась. Так вот в чем дело — в пресловутой гордости и женской жестокости. Эллан постоянно доказывал свое превосходство, привык к женщинам, подобным Элизе. Для них не существовало чувств, только выгода. Вдобавок мальчикам и девочкам сызмальства прививали понятие «слабости». Понятно, отчего столько темных в Мире воды. Они бежали туда, чтобы очередная дамочка не отвергла кандидата в женихи из-за недостаточной мужественности. Умеррки наверняка не ругали любовника за нежное пожатие пальчиков на людях или промах на охоте.

По мне, Эллан в сто раз лучше Геральта. О, как я жалела об опрометчивом поступке! Не Геральту Свейну, а Эллану Марону надлежало подарить силу. А я попалась на простейшие уловки!

Вот он, любящий и стыдящийся своей любви, вбивший в голову, будто я высмею его чувства за сам факт их наличия, не желающий показывать себя слабым, больным, только величественным магом, лучшим самцом. Глупый!

Улыбнувшись, порывисто расцеловала веки любимого, потерлась носом о его щеку.

— Я тоже жалкая. Вот, люблю тебя еще больше.