На осколках разбитых надежд

Струк Марина

— Никогда не думал, что дядя станет моим соперником за твое внимание, — проговорил Рихард, и Лена с трудом сдержала счастливую улыбку, уходя из комнаты. Ей даже пришлось прикусить губу легко, чтобы не показать своей радости. Но, наверное, ее выдали сияющие глаза, или было что-то такое в ее лице, что все равно подметил Иоганн, когда она поправляла одеяло ему.

— Ты вся сияешь, Воробушек, — проговорил он мягко. — Мне очень нравится видеть тебя такой. Что бы это ни было — сохрани это в себе подольше, хорошо? И я смотрю, тебе не терпится вернуться к кому-то… Когда я был влюблен, то тоже торопил минуты, лишь бы увидеть любимого человека. Ну-ну!

Не смущайся! Я старый дурень, а такие всегда несут сущую бессмыслицу! Но беги же скорее, Воробушек. Брось это одеяло. Не надо мне читать. Возвращайся к тому, кто ждет тебя… Недаром он тоже так торопился поскорее помочь мне сегодня вечером.

Лена чуть нахмурилась, когда поняла, что Иоганн говорит о Войтеке, который помогал немцу по вечерам с процедурами. Но поправлять его не стала. Пусть думает, что она влюблена в поляка. Это поможет ей избежать лишних расспросов и ненужных подозрений.

Почему-то вдруг показалось, когда поднималась по лестнице, что Рихард ушел к себе, пока она готовила Иоганна ко сну и относила поднос с пустой посудой в кухню. Но он был там, в ее спальне. Стоял у окна, согнувшись под скошенным потолком, и наблюдал, как падает снег за стеклом. И она подошла к нему не слышно и обняла со спины, обхватывая руками его талию и прижимаясь щекой к нему. Вдыхая запах его одеколона и кожи, идущий от рубашки. Понимая, насколько глубоки ее чувства к нему.

Иоганн был прав. Она влюблена. Так глубоко и безнадежно, что эти чувства пугали ее немного. Потому что Лена уже успела узнать, как все быстротечно в этом мире. И как все хрупко. Особенно человеческая жизнь.

— Кто тебя огорчил? — встревожился Рихард, когда развернулся к ней и сам обнял ее, прижимая к себе.

— Я сама себя огорчила, — проговорила Лена и увидела по его лицу, что он ничего не понял из ее слов. Наверное, она не так подобрала слова, чтобы передать смысл верно. Поэтому попыталась его отвлечь — предложила на этот раз сыграть в русскую карточную игру.

— Уж в нее-то мне точно должно повезти, — пошутила она, объясняя Рихарду правила игры в «простого дурака».

Странно, но в «дурака» он тоже ее обыграл. Дважды. И в этот раз был вопрос.

— Ты кого-нибудь оставила там, в Советах? Я имею в виду не родственника. — Рихард смотрел на нее пристально, даже без тени улыбки в глазах, и Лена поняла, что лучше ответить правду, ничего не скрывая. А потом удивилась, когда он добавил: — Кто-то со странным именем. Как «кот» [38] на немецком.

38

Katze — кот, кошка (нем.).

— Нет, не так. Котя, — произнесла Лена, и ей вдруг показалось, что в самом дальнем углу плохо освещенной комнаты появилась тень Кости. Он стоял у стены, скрестив руки на груди, и улыбался ей грустно, глядя чуть исподлобья.

— Кто рассказал тебе? А! Я знаю. Господин Иоганн, верно? — Лена в волнении сгребла все карты к себе и стала собирать их в одну колоду, тасуя для следующей игры. — Это не его имя. Его зовут Костя. Константин. Он сын друзей нашей семьи. Я рассказывала о них.

— Но не о нем, — подметил Рихард, и Лена чуть разозлилась. Он ведь тоже не рассказывал ей об Адели. Никогда прежде они не касались именно такого прошлого — в том, в котором их чувства принадлежали кому-то другому. — Ты хотела выйти за него замуж?

— Ой, нет! —

вспыхнула Лена почему-то. — Я никогда об этом не думала. Никогда. В моей жизни была только сцена и мои родные, о которых надо было заботиться. А он… Он всегда был рядом. И в Москве, и в Минске. Он приносил мне яблоки. Даже зимой. Не представляю, где он их брал…

Рассказ получился таким сбивчивым. Словно набор несвязанных между собой предложений. Но и этого оказалось достаточно, чтобы облако счастья, которое прежде окутывало Лену, вдруг стало таять на глазах. Она видела в глазах Рихарда невысказанные вопросы, которые повисли между ними, и была рада, что он молчит и не задает их. Даже говорить простое «Не знаю» о судьбе Кости было больно. А думать варианты развития событий после его ухода в день начала войны было страшно до дрожи.

— Давай еще одну партию, и закончим наш приятный вечер, — предложил Рихард, забирая из ее нервно дрожащих пальцев колоду карт, которую она отчаянно пыталась тасовать.

В этот раз выиграла Лена, к своему удивлению. Рихард был рассеян, даже несколько раз забывал про «козыри» на своих руках, и ей пришлось поправлять его.

— Итак, желание или вопрос? — спросил он, когда она помедлила после своего выигрыша, не зная, что лучше выбрать. Самым безопасным сейчас, когда тень Коти все еще стояла немым укором в углу, показался вопрос. Но спрашивать об Адели, вызывая еще один призрак из прошлого, Лене не хотелось. В голове вдруг всплыла картинка с ее именем на борту самолета. Интересно, на новой машине будет также написано «Адель»?

— Почему балерина? — сорвалось с языка быстрее, чем Лена спросила о надписи на самолете. Рихард посмотрел на нее вопросительно, собирая карты в колоду, и она пояснила. — Почему именно барина на этой вещице? Не пастушка с пастушком или иная фигурка. Я уверена, были и такие. Почему балерина? Это… это Кнеллер написал тебе?

За горло тут же схватил страх холодными пальцами, мешая дышать свободно. Ей нельзя было рассказывать о Кнеллере. Вдруг ей показали всего лишь часть письма? Вдруг был второй листок, в котором Кнеллер написал о том, кто она и что сделала? Глупо же, шепнул разум. А сердце возразило в панике, что все возможно.

— Кнеллер? — по лицу Рихарда было заметно, что он не сразу вспомнил, о ком она говорит. А потом он заметно заволновался, увидев ее страх. Протянул ладонь в ее сторону, от которой она отпрянула почему-то. Тогда он коснулся ее ступни, обтянутой чулком. Лена сидела на кровати, подогнув под себя ноги, и одна виднелась из-под края подола форменного платья.

— Я видел уже… такие ступни, — признался он после недолгого молчания, проводя кончиками пальцев по ее ноге, пока Лена не отдернула ногу, уходя от его прикосновения. — Балет — это огромный труд. Я видел, каких усилий стоит балерине выступление. И неважно главная ли это роль или кордебалет. Такое не сразу забывается, поверь. И когда я увидел твои ступни тогда, у озера…

— Ты видел… но как? Как можно увидеть…

«… постороннему». Лена не договорила. Наивность и ее невинность не сразу подсказали ответ, но, когда мелькнула догадка, почему-то стало больно. Она не думала, что этот вопрос потянет очередные тени прошлого, но так вышло.

— Лена, понимаешь… — Рихард явно не мог подобрать слова, но она все прекрасно понимала. Знала случаи из истории, когда балерины искали себе покровителей. Но ей всегда казалось, что это все пережитки прошлого, а оказалось, что и в настоящее время подобное вполне возможно.