На осколках разбитых надежд
Шрифт:
Но все это оказалось реальным. В день, когда Рихард прибыл в расположение секретной эскадрильи, прошло очередное неудачное испытание подобной сцепки, которое привело к гибели летчика. Был ли он действительно добровольцем или так же попал сюда, после пребывания под судом рейха, оставалось тогда только догадываться. Впрочем, Рихард впоследствии быстро нашел для себя ответ на этот вопрос — молодые пилоты, ярые приверженцы национал-социализма, беззаветно влюбленные в фюрера, были именно добровольцами. Те же, кто был постарше, имел звания повыше фельдфебеля и награды и относился ко всему со скептицизмом, видя идиотизм всей затеи при нехватке пилотов и машин для защиты Германии — в большинстве однозначно попали в эскадрилью не по своей воле.
Но был ли у них у всех выбор — у ослепленных рейхом юнцов,
Это понимание давило морально настолько сильно, что рано или поздно кто-нибудь из «старичков» не выдержал бы и сорвался. И этим кто-то стал именно Рихард, который с трудом приучил себя сдерживать порывы гнева и раздражительности после травмы, но все еще срывающийся в них изредка. Так и произошло в последние дни мая, когда случилась очередная авария, унесшая жизнь очередного молодого добровольца.
— Это бессмысленная трата ресурсов, которые из без того ограничены в рейхе! — заявил Рихард резко и зло, когда позднее состоялось общее совещание для разбора ошибок этого испытания. На них нередко приглашались и несколько «старичков» эскадрильи, так же, как и начальство, наблюдающие полет со стороны.
— Осторожнее, майор! — осадил не менее резко его генерал Коллер [180] . — Это пораженческие речи! Вы знаете, к чему они ведут…
— Это действительность, от которой никуда не деться! — отрезал в ответ Рихард, стараясь не обращать внимания на предательский холодок страха при мысли о том, куда он мог снова попасть за эти слова — о каменных стенах форта Цинна, которые иногда снились ему. — Мы теряем машины, но что важнее — мы теряем людей, которые могли встать на защиту Германии или оказать влияние на ход войны. А ведь это наш долг в том числе — защитить немецкий народ от налетов томми и янки. Вы когда-нибудь бывали в обычном берлинском бомбоубежище во время налета, господин генерал? А вы, господин полковник? — обратился он к командующему эскадрой [181] . — Я был. Довелось в Берлине в феврале этого года. Одно из самых тяжелых моих воспоминаний, господа. Когда ты сидишь в форме люфтваффе в подвале в окружении простых людей, и все они смотрят на тебя с укором, потому что ты допустил все это — то, что «мебельные фургоны» смогли долететь до столицы и без усилий разносят дома и убивают женщин, стариков и детей своими бомбами, или сжигают их дотла адским огнем.
180
Карл Коллер (1898–1951), немецкий генерал авиации, в конце 1944 г. после смещения Вернера Крейпе стал последним в истории Третьего рейха начальником генерального штаба люфтваффе. До этого момента возглавлял оперативный штаб генерального штаба люфтваффе. Участвовал в разработках планов люфтваффе, в том числе и проекта «Самопожертвование».
181
Имеется в виду полковник Генрих Хейгль, с февраля 1944 по ноябрь 1944 г. командующий секретной 200-й эскадрой люфтваффе.
У него вдруг сорвался голос при этом воспоминании. В том бомбоубежище рядом с Рихардом сидела на чемодане старушка, несмотря на годы сохранившая строгую осанку, выдавая тем самым свое благородное происхождение. Она прижимала к себе маленькую болонку и как остальные рассматривала его внимательно, правда, без эмоций в глазах. Его парадную форму, виднеющуюся через распахнутую шинель (он как раз возвращался пешком после приема в рейхсканцелярии), его многочисленные награды и крест с мечами
— Почему вы не в небе сейчас, господин летчик? Почему вы не защищаете нас от этих наглых островитян, разрушающих нашу дорогую страну?
Этот вопрос ударил пощечиной Рихарда, и он не смог больше находиться под этим взглядом и десятками других похожих. Тогда он встал и вышел вон под редкие протесты собравшихся в том бомбоубежище, невзирая на разрывы бомб и полыхающий огонь «зажигалок» вокруг. Но прошел недалеко — скоро сбросил с плеч шинель и стал помогать пожарной службе в этом адском зареве гасить пожарища, стараясь не допустить распространения. Как узнал Рихард позже, завернув в Берлин по пути новое место службы, Господь снова решил сохранить ему жизнь в очередной раз, побудив уйти из подвала. Тот завалило после обрушения перекрытий этажей, и пока пожарные и добровольцы разбирали завалы, добираясь к двери бомбоубежища, все внутри задохнулись из-за нехватки воздуха. Все, включая ту самую старушку.
— Это все лирика, — холодно произнес Коллер. — А нам нужны не лирические речи, а дельные предложения. Если у вас нет предложений, фон Ренбек, оставьте свои соображения при себе.
— А я согласен с майором, — вдруг вступил в разговор Баумбах [182] , представитель министерства люфтваффе и один из наблюдателей проекта. — Я всегда сомневался в разумности этого решения. На данный момент так и выходит — это только потеря ресурсов, которые мы могли бы использовать более рационально.
182
Вернер Баумбах (1916–1953), немецкий ас бомбардировочной авиации. С 1943 г. был отозван с фронта и назначен ответственным за испытания, а затем и за применение новых управляемых бомб, после чего последовал ряд других заданий, в том числе разработка «летающих» бомб. В ноябре 1944 г. был назначен был назначен командиром секретной 200-й эскадры.
— Я готов умереть за Германию, — добавил к этому Рихард твердо, снова вспоминая ту старую берлинку из бомбоубежища, и, оглядев других пилотов-«старичков», присутствовавших на совещании, поправился. — Мы все готовы умереть за нашу страну. Но эта смерть не должна быть такой бессмысленной. На Восточном фронте русские погибали, принеся нам по возможности множественный урон. В этом был смысл их смерти, их последний долг своей стране. Мы же погибаем здесь и сейчас без всякого смысла на этом полигоне.
Рихард не знал, повлияли ли его слова на дальнейший ход событий, или это просто стало совпадением. Но спустя пару дней после этого совещания было принято решение, что не будет больше никаких новых сцепок с существующими самолетами. Все становилось гораздо проще. Взяв за основу опыт русских, которые с первого же года войны на Востоке жертвовали собой, тараня немецкую технику, было принято решение, что теперь летчикам следовало делать именно это — подлетать максимально близко к цели и направлять машину с дополнительным грузом — бомбой для усиления взрыва и повреждений, прямо на нее. Правда, в отличие от коммунистов, немецкое командование не желало терять пилотов. «По возможности сохраняя жизнь путем оставления машины», гласила новая директива.
Почему он вызвался добровольцем для испытания этой возможности? Рихард не хотел признаваться даже самому себе, уже позднее, когда восстанавливался после травм в очередной раз в госпитале. Твердил себе, как мантру, повторяя написанное в рапорте полковнику Хейглю, что считает свой опыт вполне достаточным для того, что проверить, возможно ли это сделать, чтобы после, уже основываясь на этом опыте, остальные летчики знали по действиям, как сохранить свою жизнь в этом опасном маневре. Ведь Рихарду уже столько раз прежде доводилось покидать машину во время боевых действий. Не то что многим молодым добровольцам эскадры, которые прежде не сталкивались даже с экстренными ситуациями в небе.