На перекрестках встреч: Очерки
Шрифт:
Композитор был заядлым болельщиком спорта и автомобилистом. Любил скорость, и за ее превышение его не раз штрафовали. Но это не шло впрок: в конце концов Долуханян стал жертвой своей необузданности – врезался в стоящий на дороге асфальтовый каток и погиб.
Седая шевелюра, черные, как сажа, густые брови, добродушная улыбка, поразительная эрудиция в разговоре о творчестве Шопена в нашу последнюю перед дорожной трагедией встречу – таким я запомнила его надолго. Ему было всего пятьдесят семь.
Думая об Александре Павловиче Долуханяне, всегда вспоминаю слова Бетховена, которые вполне можно отнести к его творчеству: «Нет ничего выше и прекраснее, чем давать счастье многим
Маршал Баграмян
Иван Христофоровпч Баграмян являл собой образец человека, для которого любовь к людям, Родине, партии была смыслом всей его долгой и насыщенной событиями жизни.
Выходец из многодетной семьи, он прошел тернистый путь от рабочего мастерских Закавказской железной дороги до выдающегося военачальника – очевидца и непосредственного участника всех этапов становления и развития Вооруженных Сил страны. Он был «последним из могикан» в славной когорте легендарных полководцев – командующих фронтами в Великой Отечественной войне, не дожив до 85 лет двух месяцев.
Первая наша встреча состоялась в ГДР на торжествах по случаю годовщины Великого Октября. В Берлин съехались также делегации из социалистических стран, представители коммунистических и рабочих партий ряда европейских государств. Прибыли сюда и некоторые руководители Объединенных Вооруженных Сил стран – участниц Варшавского Договора. Молодцевато подтянутый, несмотря на солидный возраст, с пристальным, чуть пытливым взглядом темно-карих глаз, Иван Христофоро-вич неторопливо ставил автографы на титульном листе только что вышедшей книги своих воспоминаний. Ладно подогнанная по фигуре маршальская форма подчеркивала сдержанность и скупость движений, их законченную простоту.
Казалось, в нашей беседе должна была пойти речь совсем о другом, например о воинской службе советских парией в ГДР, но началась она, вопреки ожиданиям, с песни.
– Полезное и нужное дело ты, Люда, делаешь. Ничто так мощно не воздействует на солдатские души, как песня. Бывают минуты, когда она может быть дороже всего – воздуха, хлеба, любви… Солдат без песни не солдат. С ней шли в бой, возвращались с победой. На передовой поставят, бывало, два грузовика рядом на краю лесной опушки – вот и вся немудреная сцена. Кто только ни приезжал к нам в 11-ю гвардейскую армию. Народные хоры, чтецы, баянисты, артисты балета и даже целые ансамбли народного танца. Артистам приходилось давать в день несколько концертов. Я помню их до сих пор. И хорошо становилось на душе у фронтовика. Спасибо деятелям культуры, искусства, что они в минуты тяжелых испытаний дали почувствовать советским воинам дорогой сердцу образ Родины, непобедимой Отчизны.
Так было. Фронтовые бригады – явление, навсегда вошедшее в историю советского искусства. Вот уж поистине, когда говорили пушки, музы не молчали. На самой передовой, под крыльями боевых самолетов, звучали песни Клавдии Шульженко, кстати, первой исполнившей на фронте «Вечер на рейде»; прямо с танка пели веселые куплеты Юрий Тимошенко и Ефим Березин, прошедшие с войсками путь от Киева до Сталинграда, а потом обратно на запад до Берлина; на разложенной перед окном госпиталя плащ-палатке танцевали Анна Редель и Михаил Хрусталев; на палубах эсминцев и других военных кораблей выступал хор имени Пятницкого. Всю войну провел в действующих войсках дважды Краснознаменный ансамбль песни и пляски имени Александрова. Три группы на Южном, Юго-Западном и Западном фронтах, а четвертая – на зенитных батареях Подмосковья. Ансамбль дал более полутора тысяч концертов
– Война, – продолжал Баграмяи, – словно подтолкнула композиторов н поэтов на создание небывалых образцов поистине народных песен. «Священную войну» пели миллионы!
Иван Христофорович умолк, погладил рукой гладко выбритую голову. Подошел командующий группой войск в ГСВГ маршал В. Куликов, о чем-то доложил. Мы расстались.
Разговор наш продолжился почти через год на даче маршала. Двухэтажный дом стоял позади большого сада, словно врезанный в сосны и ели, среди которых виднелась желто-белым пятном летняя беседка с легкими плетеными креслами и таким же плетеным столом.
– Что-то маловато яблок уродилось, – сетовал Баграмян на неурожай, пока мы шли но асфальтовой дорожке вдоль ровных рядов молодых яблонь. – В прошлом году собрали несколько тонн, отвезли в воинскую часть солдатам, а нынче голые ветки…
Впервые я видела маршала, одетого по-домашнему, хотя и слышала, что даже в минуты отдыха Баграмян не любил расставаться с мундиром. «Так привык к армейской форме, – говорил он, – что и не представлял себя в другом обличье».
В прихожей нас встретила жена Баграмяна Тамара Амаяковна, с которой он счастливо прожил более полувека. Черноглазая, статная, миловидная женщина в годах выглядела молодо.
– Проходите и располагайтесь как дома, – приветливо улыбнувшись, сказала она. – Я скоро вернусь.
Баграмян вопросительно взглянул на жену, набросившую на плечи кофту.
– Провожу Марию Васильевну.
Речь шла о супруге С. Буденного, чья дача была рядом, за невысоким темно-зеленым забором, в который Семен Михайлович встроил нечто вроде калитки. Маршалы дружили, часто встречались, обменивались новостями, вспоминали былое.
В отсутствие Тамары Амаяковны я осмотрела дачные апартаменты. Никаких излишеств, простота и скромность составляли суть маршальского жилища. Вещи в этом доме не отличались большой роскошью – они относились более всего к предметам необходимости, создававшим определенные удобства для работы и отдыха.
Из просторной и светлой гостиной, окнами выходящей в сад, доносился голос Николая Озерова – по телевидению шла трансляция матча «Спартак» – «Арарат». После второго гола в ворота ереванцев Баграмян выключил свой «Рубин».
– Не везет армянам, – с явным огорчением произнес ои, – команда боевая, техничная, но со спартаковцами сладить не может.
Маршал любил футбол. После того как расстался с клинком и лошадью, хотя привязанность к скакунам осталась на годы и он с С. Буденным не раз наведывался на ипподром, популярная игра прочно завладела им. Он болел сразу за три команды: «Арарат», «ЦСКА» и «Спартак». Объяснял такую «любвеобильность» Баграмян просто:
– «Арарат» – это родная кровь, «ЦСКА» – это армия, которой принадлежу, а «Спартак» показывает наступательный, атакующий, зрелищный футбол.
На старинном рабочем столе маршальского кабинета среди аккуратно уложенных сотен писем возвышался прибор со множеством остро заточенных карандашей. «Карандашный дом», – скажет потом в шутку его супруга. На креслах, нижних полках книжного шкафа и рядом с ними громоздились какие-то коробки, свертки, бандероли. Оказалось, все это обилие корреспонденции – ежедневная почта маршала, члена ЦК КПСС, депутата Верховного Совета СССР, заместителя министра обороны СССР. Многие годы он являлся и членом комиссии по делам молодежи Совета Национальностей Верховного Совета СССР, и председателем Центрального штаба Всесоюзного похода комсомольцев и молодежи по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа.