На перекрестках встреч: Очерки
Шрифт:
Мне нечего было возразить своему собеседнику, но я добавила, что в несравненно большей мере от искусства ждут осмысления того, что приносит с собой современность. Немного подумав, Гуттузо кивнул головой в знак согласия и закурил сигарету.
– Разумеется, – сказал он, – проблема современности – узловая, центральная. Произведение любого жанра, и песня в том числе, не будет пользоваться успехом, если оно не проникнуто страстным чувством гражданственности, живой атмосферой нашего времени. И современный реализм не может не отражать пульс новой жизни, новых связей человека с природой, новых отношений между людьми. Его задача определенна и конкретна: прославлять человека, обогащать его красотой и поэзией,
Случаен ли на Западе интерес к социальному, политическому направлению в художественном творчестве? Нет, конечно. И рассматривать достижения художников вне связи с политикой, вопросами, волнующими умы человечества, нельзя. Искусство асоциальное, аполитичное по содержанию, строго говоря, находится за пределами культуры, цивилизации. Но нередко произведения, внешне совершенно далекие от политики, заключенные в псевдореалистическую форму, сохраняют свой реакционный дух. Это весьма на руку поставщикам пресловутой «массовой культуры» Запада.
Эти выводы Ренато Гуттузо не требовали доказательств: я своими собственными глазами видела, как на Западе да и за океаном тоже ловкие ремесленники и бессовестные коммерсанты делали все возможное, чтобы побольше выкачать денег из обывателя. Откровенную чушь, чертовщину они выдавали за «средство освобождения от надоевшей всем классики», а невероятно убогую мазню пропагандировали как рекламу «самого передового художественного мышления». Все это ставило своей задачей отвлечь народ от острых проблем, от решения насущных вопросов жизни. Не случайно один парижский журналист сказал мне во время гастролей во французской столице: «Борьба за умы идет ныне не только на газетных страницах или в эфире, она идет, сударыня, – не удивляйтесь – даже на подмостках мюзик-холлов». И уж, конечно, Гуттузо хорошо представлял себе хищнические повадки таких «борцов», их не запрещенные никем приемы.
В молодости художник часто обращался к творчеству авангардистов.
– Чем это было вызвано? – спросила я.
– В их работах, – отвечал он, – меня привлекал протест против существующих порядков в жизни и в буржуазном искусстве. Но я скоро понял, что этот стихийный протест носит анархический характер и что авангардисты стоят по ту сторону «социальных баррикад». Мои же работы связаны с политическими убеждениями, и потому мне пришлось преодолевать схематизм своих ранних увлечений, ликвидировать следы экспрессионизма. Да и ритм времени, сама эпоха способствовали этому: нельзя же руководствоваться одной и той же формулой по отношению к жизни, которая меняется на глазах.
В 1975 году во Франкфурте-на-Майне и в Берлине я увидела выставку картин Гуттузо, посвященных памяти Пикассо. И так сложились обстоятельства, что осенью встретилась с самим художником в Москве. Как раз в Хельсинки прошло Совещание глав правительств по безопасности и сотрудничеству па континенте. И он охотно говорил о том, что волновало умы миллионов.
– Провозглашение справедливых принципов отношений между государствами в Хельсинки – очень важный факт сам по себе. И теперь не менее важно укоренить эти принципы в современных международных отношениях, внедрить их в практику и сделать законом международной жизни. Для меня, пережившего все тяготы войны с фашизмом, важно, чтобы народы обрели доверие друг к другу, чтобы раз и навсегда было покончено со словом «война», чтобы каждому человеку дышалось свободно.
Гуттузо был в хорошем расположении духа. Объяснилось это тем, что летом коммунисты Италии добились большого успеха на областных, провинциальных и муниципальных выборах. За них проголосовало свыше 10
– Я видела ваши полотна в ФРГ. Тридцать три картины посвящены Пикассо…
– О! Их значительно больше. Пикассо был моим другом, несмотря на то что старше на тридцать лет. Он, как Пабло Неруда, Давид Альфаро Сикейрос, Альберто Моравиа, останется в памяти как величайший борец, пропагандист новых художественных идеалов ради человеческого счастья, честно и искренне служивший победе демократии.
Встречи с Ренато Гуттузо в полной мере помогли осознать до конца, сколь могущественным оружием в борьбе против социальной несправедливости является искусство, способствовали пониманию простой истины – красоту жизни нужно защищать.
С горечью восприняла я весть о кончине Гуттузо. Сколько осталось неосуществленных идей и планов, какая неиссякаемая потребность работать во имя мира на земле служила ориентиром выдающемуся художнику, звала и манила его в будущее.
ЗА РУБЕЖОМ
В стране музыкантов
Братская Чехословакия была первой страной в моих гастрольных маршрутах за рубежом. До сих пор перед глазами и буйство цветущей сирени, и щедрые краски солнечного мая, и совершенство архитектурных линий в каждом памятнике зодчества чехословацкой столицы.
Прекрасно помню и необычайно сердечную встречу на вокзале, когда прямо на перроне начался импровизированный концерт – звучали русские, чешские, словацкие песни. Едва разместившись в гостинице «Адриа», я вышла на улицу и сразу окунулась в праздничную атмосферу широко известного теперь фестиваля искусств «Пражская весна». Пройдя всего квартал, попала на Вацлавскую площадь, где пели, танцевали и веселились молодые пражане. Как-то вдруг, незаметно очутилась в самом центре карнавала: вокруг возникали, рассыпались большие и малые хороводы юношей и девушек в национальных костюмах. Они окружали замечтавшуюся парочку, и тогда влюбленным приходилось целоваться – иначе их не выпускали из круга… Вот и я, замешкавшись, уже не могла вырваться из хороводной круговерти. Вероятно, у меня был испуганный вид, потому что все вокруг весело хохотали, а я от неожиданности только и успела проговорить:
– Ой, мамочка!…
– Да она же русская! – кто-то радостно прокричал в толпе, и над площадью полились русские мелодии. Это было в 1948 году.
Дружба наших славянских народов, наших культур выдержала испытания. Я лишний раз убедилась в этом, -снова приехав -сюда много лет спустя. Как и в тот памятный мне первый приезд, па землю Чехословакии пришел май. Как и тогда, пьянящим ароматом цветущей сирени был наполнен воздух Златой Праги. И что примечательно: сколько бы раз я ни приезжала в столицу Чехословакии, мне всегда хочется бесконечно долго любоваться ее красотой.
Вот собор Святого Витта, напоминающий причудливую птицу. Напротив Тынский собор, похожий на межпланетный космический корабль. Оба храма устремили свои шпили ввысь, словно приготовились к покорению Вселенной. А вот и площадь перед Градом, резиденцией чешских королей. В былые времена политические споры здесь кончались тем, что наиболее строптивых противников выбрасывали из окон на мостовую.
Посетила я и виллу Бертрамка. На ней Моцарт провел счастливые месяцы жизни. С затаенным трепетом вхожу в комнату, где в ночь накануне премьеры «Дон-Жуана» сочинялась знаменитая увертюра. В неприкосновенности сохранился расписной потолок того времени, под стеклом лежит прядь волос гениального музыканта.