На развалинах Мира
Шрифт:
А визг повторился — и наступила тишина. Весь в грязи, вымазанный тиной, я закусил губу, и вновь стал продираться к берегу. Можно было уже не торопиться — мне стало ясно, что неведомый враг не решиться повторить наш маршрут. Но ведь река тянется на много километров выше, и ниже, этого места — они всегда могли попытаться пересечь дно не только здесь!
… Мы сидели на берегу. Я сурово рассматривал русло, пытаясь увидеть и опознать любое проявление движения, между черных провалов и, тускло отражающих свет, водяных озер. Но ничто не нарушало покоя этого дна, кроме легких порывов ветра, заставляющих воду трястись мелкой рябью. Словно не было только что, ни толчков, ни нашего бегства… Это могли быть одичавшие собаки — хотя, никогда раньше я не мог представить таких больших собак. И следы — они, если разобраться, никак не могли оказаться собачьими. Но, тогда — чьими? Я тщетно ломал себе голову — выяснить, кто это мог быть, можно было, только увидев их вблизи. Те тени, которые
— Ну что, Черный? Пойдем в поход?
Так и не придумав щенку имени, я называл его всякий раз по-разному. То
Щеней, то Черным, то просто — собакой. Как-то не вязалось, с его добродушной физиономией, ни одна кличка — хотя он с готовностью окликался на любую. Но я понимал, что это все — не то… Называть его как-либо сурово — не получалось, а звать Дружком — и вовсе, глупо. Так он и оставался с кучей временных прозвищ, не имея ни одного постоянного.
После возвращения с того берега, где мне так удачно повезло упасть в яму, и не сломать при этом кости, мы несколько дней отдыхали. Едва я проснулся, после того, как мы, обессиленные и уставшие, повалились спать, как сразу потянулся к футляру. Я обладал оружием! Пусть, не современным, и не способным поражать как огнестрельное — но оружием, с которым чувствовал себя, если уж и не воином, то, по крайней мере, кем-то вроде него. В сторону ушли и копье, и топор — они не шли ни в какое сравнение с тем, что теперь висело у меня в изголовье.
Когда-то, в далекие, детские годы, я, насмотревшись исторических боевиков, изготовил себе самодельный лук. На мое счастье, упражнения с ним не закончились ничьими выбитыми глазами, или, еще более серьезными потерями.
Это увлечение продолжалось не очень долго — но приобретенные навыки, как ни странно, остались. Тогда я смастерил все сам — в том числе, и стрелы. Я долго не мог понять, как приделывать к ним наконечники, но, увидев в музее поржавевшие остатки, в не менее древнем колчане, догадался… Разумеется, настоящих мне отлить не удалось — я использовал обычные гвозди. Я плющил их слегка, отпиливал покороче и в таком виде вставлял в древко. Острие держалось и даже не выпадало после нескольких выстрелов. Но оно очень легко вынималось из мишени, так как не обладало нужными для того формами.
Сейчас этот вариант не годился. Кроме того, я хотел, чтобы мои стрелы были по настоящему убойными — так, что бы я мог поразить ими, действительно крупную цель. То, что звери не пустились за нами в погоню, еще ничего не значило. Рано или поздно, мы все равно должны были встретиться, и я желал быть готовым к этой встрече заблаговременно…
Детские ли навыки, или врожденный талант — но буквально с первых выстрелов, мои стрелы стали попадать в мишень. Если учесть, что дерево, служившее для этого, находилось на расстоянии тридцати шагов, а сам круг, вырезанный из нескольких сбитых досок, не превышал размеров крышки от большой кастрюли — это было неплохо. Для наконечников я вновь использовал гвозди — те самые, которые обнаружил в подсобке. Я пересчитал их — всех вместе, как ровных, так и слегка изогнутых, оказалось двести восемьдесят штук. Мне этого могло хватить надолго. Но, все же, это было не то. Мне нужны были более подходящие наконечники, способные не только пробить густой мех и толстую шкуру, но и удержаться в теле животного. Пока я мог рассчитывать только на то, что стрела, пущенная моей рукой, может пробить врага чуть ли не насквозь. В этом сомнений не возникало — они пробивали мишень, не то, что за тридцать — за пятьдесят шагов. Далее я не старался — не был уверен, в том, что попаду. Технология укрепления гвоздей, была такой же, как и с ножом на копье. Я вырезал в тростинке отверстие, вставлял гвоздь без шляпки, которую предварительно обрубал, все щедро намазывал клеем и заматывал тоненькой бечевой. Наконечник держался как влитый. Вместо перьев использовались жесткие кусочки пластика. На это пошло несколько ящиков, как раз отлитых из этого материала. Для самих же стрел — то же ящики, но уже из дощечек. Я выбирал самые длинные — нашлось несколько, вполне пригодных для изготовления древка. Из футляра, слегка его переделав, я смастерил колчан — теперь мои стрелы помещались в аккуратном хранилище и не путались при вынимании. Всего помещалось почти сорок штук. Вполне достаточно, чтобы держать на расстоянии любого, кто попытается покуситься на нас, или на наше имущество.
Если с луком все было ясно — я тренировался с утра до вечера, и очень быстро стал достигать неплохих результатов — то с мечом намного сложнее.
Он находился у меня на спине, и я легко мог выхватить его… и не более того. Нигде и никогда мне не приходилось учиться столь сложному делу, как фехтование. И уже, вряд ли, кто ни будь, мог меня этому научить. Но и оставлять такое замечательное оружие дома я не мог — одна только мысль, что оно со мной, уже наполняла меня уверенностью и уважением к самому себе. И все же — я старался, припоминая хоть какие ни будь приемы, проводить бой с тенью или воображаемым противником.
Большой топор был заменен маленьким — я решил не оставаться
Среди множества различных, плотных и легких тканей, попадались всякие — от искусственного меха и до очень тонкого ситца. Все это было хорошо… если бы не отсутствие швейной машинки. Я с вздохом чинил порванные вещи, и мечтал о том, что, когда ни будь, все-таки отыщу склад готовой одежды.
Да, я полагал, что это уже весна — хотя, если считать по календарю — до нее оставался еще один месяц. Но уж больно все в округе, говорило о том что, то состояние, в котором находился город, как-то, не вяжется, с зимой… Мне не сиделось. Мы провели в подвале несколько суток — и я опять начал маяться в этих стенах, и искать выход своей энергии. Но отправляться больше на ту сторону я не хотел — не нарываться же самому на неприятности.
Я натянул возле наших тропинок несколько хитрых проволочек — и, если бы, кто ни будь, решился подойти незаметно, звон пустых банок поднял нас даже среди ночи. Но еще больше я полагался на чутье верного пса, и свое собственное, уже проверенное временем. Мне еще раз захотелось проверить, что же я видел на юге. Что это за скалы, или горы, просвечивали сквозь темные тучи на горизонте? Я не боялся заблудиться — со мной был пес, и теперь можно было отважиться на предприятие, которое раньше, заведомо, могло окончиться плохо. После того, как я прошелся вдоль русла реки, я примерно представлял себе расположение всего края — и нанес его на карту.
В отличие от города, где белых пятен осталось мало, там они изобиловали.
Единственная изученная линия — берег реки. И то — только до речного порта и разрушенной станции, где я встретил мать щенка…
Заготовив в подвале очередной запас топлива — всегда так делал, прежде чем куда либо отправиться, я пересмотрел мешок. Щенок, привыкший к обычному рациону, уже не так приставал — он тоже, будто понимал, что отъедаться будет дома, а не в походах. Но все равно — длительные вылазки требовали многое нести на себе. Мне пришлось переделать лямки таким образом, чтобы я всегда мог скинуть мешок и схватить оружие. После едва не случившегося столкновения, с неведомым мне врагом, я не хотел быть застигнутым врасплох. Я все реже старался брать консервы, стараясь заменить их сухим мясом и лепешкам — они были легче и занимали примерно столько же места, как и первые. Зато последние были сытнее. Порой, одной мне хватало на весь день. Норма щенка составляла две банки в день — утром и вечером. Из расчета на десять дней — двадцать штук. Этого должно было хватить, чтобы дойти до скал, и вернуться обратно. Но — при очень быстром темпе. Кроме этого, я создавал тайники в городе, по всем направлениям — найти их, не зная конкретного места, было невозможно. А мы могли воспользоваться ими в любой момент, случись вдруг остаться без доступа в подвал, или, задержавшись в дороге.
Заготовка дров столь сильно закалила мои мышцы, что я орудовал топором так, будто с ним родился. У меня не было пилы, и все бревна приходилось рубить. Это было трудно, и отнимало много времени — но, научившись хорошо затачивать лезвие, я практически всегда справлялся с любым стволом. Почти все, которые валялись возле холма, уже были переработаны и перетасканы внутрь, заняв целую секцию.
Погода нам благоприятствовала. Странная, то теплая, то, наоборот, перемежаемая ледяным ветром. Тем не менее, она больше не пугала меня неожиданными порывами налетающих ливней, или града. По календарному — была зима. Но, от настоящей зимы, в ней было очень мало, скорее — очень затянувшаяся осень. Зато часто стали повторяться грозы. Огненные шквалы, на небосводе, прорезали его до самой земли, и даже сопровождались взрывами! Я полагал, что в месте удара молнии, находились выходы газа — и они взлетали вместе с горами земли. Мой щенок тогда испуганно забивался в ноги, и лишь когда все кончалось, высовывал свою мордочку — Мол, страшно, хозяин! Но, видя, что я, спокойно смотрю вдаль, успокаивался, и уже храбро выбирался наружу. Пес вообще, очень поражал меня своей способностью понимать почти все мои слова — возможно, по интонации, с какой они произносились. Достаточно было дать ему команду, несколько раз ее продублировать — и он догадывался, что от него требуется. Так я научил его самому необходимому — Сидеть! Рядом! Ко мне! Ползком! Тихо… И, разумеется