На развалинах Мира
Шрифт:
Крыша здания, снесенная ураганом, упала точно посередине реки, и стала почти единственным, надежным покрытием, где была возможность посидеть и перевести дух. Щенок спокойно пережидал в мешке — я не мог пустить его самостоятельно. Постоянно приходилось прыгать и перелазить через что-либо, а любой неосторожный шаг означал гибель. Тут надо было обладать цепкостью и ловкостью обезьяны, что как-то не сочеталось с его четырьмя лапами, пригодными больше для бега по твердой поверхности.
Тот берег оказался гораздо более пологим — мне не пришлось совершать такого же подъема, какие были на моей стороне. Я спустил щенка на поверхность и мы, уже каждый самостоятельно, стали входить в развалины этой части города. Сказать, что здесь что-то сильно отличалось от моей стороны, было нельзя. Все
Мы уходили все дальше и дальше. Я намеревался совершить что-то вроде круга, с расчетом, не заплутать, среди этих повторяющихся вершин. Но со мной теперь был щенок, и я надеялся, что он выведет меня обратно, даже если я не запомню дороги. Несколько раз, оставив его внизу, я взбирался на верхушки этих холмов — хотел посмотреть на город сверху. Но, ничего, кроме свинцового неба, как назло начавшего темнеть, не увидел. Я надеялся обнаружить, хоть какой ни будь след — дым костра, например. Но костров здесь было столь же много, как и у меня. И, так же, как каждый из них мог оказаться делом рук человеческих, так и обычным явлением бушующей в подземелье, стихии.
Град начался внезапно. Кроме темного неба, ничто не предвещало того, что погода испортиться. Не было шквального ветра, не покусывал за уши холод, а то, что иногда срывалось сверху, и дождем то назвать было нельзя — так, редкие капли, привычного, серо-бурого цвета, пачкающие мне одежду, а собаке — шерсть. Все началось мгновенно. Раздался сильный удар грома, эхом пролетевший по разрушенным улицам, а вслед за ним, с отрывом в пару секунд
— настоящая бомбардировка крупными ледышками, величиной с хороший булыжник. Мы, со щенком, со всех ног бросились прятаться — попадание такого камешка могло запросто убить на месте… Град шел очень долго — что само по себе было непривычно. Я засек время — почти два часа. Вся поверхность земли была усеяна крупными, ледяными камнями. Они ломали и дробили все, что оказывалось в точке их приземления. И, так же, как и капли дождя, они не были чистыми, а походили на то, как если бы все они были слеплены из песка, глины и льда единовременно. Сколько же пыли скопилось там, наверху, что до сих пор она осаживалась на землю… Наверное, этим объяснялось все. Отсутствие солнца на небе, постоянный полумрак, странные изменения погоды, то награждающей нас нестерпимым холодом, то, вдруг, неожиданными порывами очень теплого ветра.
В атмосфере скопились последствия чудовищнейших извержений, взрывов, сотрясших всю планету. И, как при всем этом, не началась та самая, ядерная зима, о возможности которой нас так часто предупреждали ученые — было не ясно. А может, она и началась, да только я этого не понимал…
От града стало намного темнее. Хоть я и не рассчитывал на ночевку, именно здесь, но, похоже, иного выбора у нас уже не оставалось. Я достал банку с тушенкой для щенка, и лепешку с сушеным мясом — для себя. Тот сразу открыл глаза, и потянулся носом на вкусный запах. Я вывалил содержимое на землю, предварительно постелив кусок брезента, который специально носил с собой.
Позволить ему есть из банки было нельзя — щенок еще не научился этого делать, и мог порезать язык об острые края жести. Он вылизал все и вопросительно посмотрел на меня.
— Ну, нет, дорогой. Достаточно. А то нам никаких припасов не хватит, чтобы домой вернуться, не со сведенными, от голода, животами!
Запили мы все водой. Это было единственное, что мы могли себе позволить, не находясь в подвале. Там всегда был выбор — или соки, или, если не полениться — кофе или чай. А иногда я варил бульон, балуя и себя, и щенка.
Щенок не только грелся сам, но и согревал меня, своим теплым боком. На смену граду пришел дождь. Он тоже шел около двух часов. Идти куда-то
Усталость давала о себе знать. Монотонные удары капель, о крышу нашего временного убежища, действовали так успокаивающе, что вскоре мы уже спали.
Потерянные во времени и пространстве, и, не имеющие никого ближе друг друга, на многие десятки километров во все стороны света.
Разбудил меня щенок. Он грыз мне руку своими острыми зубками и при этом ни издавал, ни звука. Способ, достаточно действенный, чтобы я сразу же открыл глаза и потянулся к оружию. Поведение щенка меня встревожило — я осторожно выглянул наружу. Но там все было очень тихо и спокойно — только почти истаявшие куски льда, во множестве валялись на земле. И не было никого, кто мог бы испугать пса.
— И что?
Он недоверчиво выставил вперед свою мордашку, потянул воздух, и, убедившись в том, что я ничего не опасаюсь, уже смело вылез и встал рядом.
Я подумал, что здесь, очевидно, могло пробежать одно из тех непонятных существ, которые неожиданно стали появляться на нашей стороне города.
Наверное, щенок почуял их — вот и поднял тревогу.
Лед размолотил землю, превратив ее в скользкую жижу, идти по которой было очень трудно. Ноги скользили и разъезжались, мокасины вязли. Градины таяли медленно, и, хоть вода впитывалась в пепел очень быстро, но слишком большое количество этих грязных ледышек, всячески мешало нашему продвижению. Благодаря подземному теплу, на поверхности не образовывалось сугробов из снега — зато, вместо них, появлялись сугробы из пепла. И только в очень редких местах, это тепло, почему-то, не действовало — как, например, в том озере, где я обнаружил столько вмерзших в лед, тел… Я подобрал несколько градин. В руке медленно таяли два кусочка, оставляя грязные разводы на перчатке. Все могло измениться в этом мире. Возникнуть и исчезнуть цивилизации, сместиться с мест материки и океаны — а законы природы, как действовали миллиарды лет, так и будут продолжать действовать, пока жива сама земля. И что ей до нас, прячущихся и мятущихся в жалких попытках спастись? Катастрофа стерла все, что было создано на планете человеком, а, может быть, и само человечество подошло к той грани, после которой уже не могло возродиться никогда…
Прикрыв глаза, я вспоминал ту неимоверную подземную волну, разом стряхнувшую с поверхности, самые прочные и самые устойчивые конструкции.
Все и все, кто в них находился, на тот момент, погибли. Но, похоже, что самый главный удар, людям нанесла все-таки не она — хотя эта волна могла пробудить от вековой спячки дремлющие вулканы — а нечто иное… Не взорвавшиеся атомные станции, или ракеты, не землетрясения и наступившая тьма. Я вновь и вновь представлял себе ту ярчайшую вспышку, которая тогда ослепила меня, и заставила закрыть глаза руками — сама смерть была в ней… Какое-то излучение, от которого я чудом уцелел, провалившись в бездну — именно оно прикончило всех живых, оставив лишь очень редких представителей животного мира. А людей, похоже, не оставив совсем…
Мы прошли около восьми километров, все больше углубляясь в этот, не изученный нами до сих пор, район. Дорога становилась все круче — мы словно взбирались на гору. Я уже хотел, было, остановиться, и попробовать начать идти в обход, когда мое чувство тревоги неожиданно кольнуло меня под сердце. Я остановился, посмотрел по сторонам, и, не найдя ничего подозрительного, сделал шаг…
Пес предупреждающе гавкнул, рванулся ко мне, но было уже поздно — взмахнув руками, я нелепо заваливался на бок, а под ногами, раздаваясь во все стороны, разлетались доски, на которых я стоял. Они были покрыты пеплом, и я не смог различить их на общем фоне. Яма оказалась неглубокой — около трех с половиной метров. Но этого вполне хватало, чтобы довольно чувствительно приложиться макушкой и коленом. Охнув и выругавшись от боли, я тотчас вскочил — мало ли что могло оказаться в провале? Но это была просто яма, образовавшаяся при подвижках земли и, словно специально, замаскированная сверху этими досками. Щенок стоял у края ямы и, будто сочувственно, поскуливал.