На развалинах Мира
Шрифт:
— Взять! Последняя команда исполнялась особенно рьяно — щенок с такой бешеной энергией и напускной яростью начинал рвать, смотанный в рулон ковер, что от него летели клочья. Когти щенка не уступали по длине его клыкам — а зубы обещали, со временем, вырасти во что-то, очень серьезное.
Я как-то подумал о том, что когти придется ему обрезать — что-то слышал об этом. Но, увидев однажды, как он втягивает их внутрь подушечек, опешил и сел на месте. Ни одна собака в мире не умеет втягивать когти — это я хорошо помнил! На это способны только кошачьи… Но он, что бы там ни было
— пес! Вместе со способностью вздыбливать шерсть, это было второе, что заставляло меня посматривать в сторону щенка с некоторым недоверием…
Бродить с ним, было не в пример веселее, чем одному, когда я мог разговаривать
Щенок немного подрос — хотя, может быть, мне это только казалось. Он и так был довольно крупным — как все представители больших пород. Щенок безоговорочно признавал меня вожаком нашей маленькой компании, и мне ни разу не приходилось на него кричать или сердиться. В черных бусинках светился такой недюжинный ум и понимание, что временами мне становилось не по себе.
Унылый ландшафт местности почти не менялся — а ведь мы были в пути уже третий день. Скалы, к которым мы стремились, уже виднелись вдалеке, и я рассчитывал дойти до них к исходу четвертых суток. Земля, изрытая рытвинами и ямами, изобиловавшими возле города, стала несколько ровнее.
Возможно, ее сгладили нескончаемые ливни, которых так много было в первые дни. А может, толчки не затронули так сильно именно эту область, что позволило мне идти по ней с гораздо большей скоростью.
Щенок отбегал в сторону, рылся в попадающихся земляных кучах, что-то откапывал, бросал или приносил мне. Так он приволок книжку без переплета, мокрую и насквозь покрытую плесенью. Осколок фарфоровой чашки с сохранившимся фрагментом рисунка. А однажды — ручные часы из драгоценного металла, покрытые сияющими камешками… Они были изувечены ударом, сплющившим все их внутренности, и, в отличие от моих, идти они уже не могли. Я подержал их в руке, подумав, как много могли бы они значить для их владельца, каким мерилом жизненного благополучия и богатства могли бы быть… И выбросил. Прочь. Золото больше не играло привычной ценности.
Зачем оно нужно в этом мире, где куда дороже становился рыболовный крючок или кожаный ремень? Я даже и не думал, что, если встречу людей, это может мне понадобиться. Нет, на такие сокровища уже ничего нельзя купить…
Вечером мы устроились на ночевку. Я насобирал в округе всяческого хлама и разжег костер. Приноровившись высекать искры из случайно обнаруженного кремня, я теперь пользовался им, сберегая драгоценные спички. И, хоть последних у меня еще было немало — почти ящик, в подвале, но новый способ казался мне более подходящим и экономичным. Когда ни будь, придется придумать способ получше… И я, и щенок любили сидеть возле огня, наблюдая, как язычки пламени подогревают наш ужин. Вот и сейчас, пес облизывался, предвкушая, как я вытащу банку из золы, и вскрою ее острым ножом. Я же развлекался тем, что доводил до кондиции острие ножа — оно уже спасло меня однажды, и я не забывал заботиться о том, чтобы оно было в норме. Хотелось, когда ни будь, наточить его так, что бы лезвием можно было побриться — но такого мастерства я пока еще не достиг.
Тьма сгущалась. Наступающие сумерки отбрасывали причудливые тени по ближайшим холмам и буграм, падали вниз от изломанных деревьев, занесенных сюда чудовищными силами урагана. Иногда срывался ветер, чаще дующий с востока. После того, как северный, почти перестал напоминать о себе, вместе с ним закончилось и самое холодное время. Что южный, что восточный
— несли с собой тепло. Пес приподнял голову и стал втягивать воздух широкими ноздрями. Ветер нес запахи, неразличимые для меня, но понятные моему спутнику. Он принялся глухо ворчать, иногда вздыбливая шерсть — запахи ему не нравились. Потом он успокоился и опять положил голову на лапы. В его зрачках тоже сверкали огоньки, отражаясь от костра. Уши щенка слегка подергивались, продолжая чутко реагировать на еле слышные звуки, доносящиеся издалека. Где-то на севере, оранжевыми сполохами, черную серость неба прорезали молнии. Они не сопровождались раскатами, возвещающими о наступлении дождя — мы могли продолжать
Хотя, до настоящего тепла еще было довольно долго — если верить моему настенному календарю. Но стоило ли ему верить? Он отражал только привычное расписание смен времен года. А какое расписание существовало сейчас? По каким законам будет происходить смена сезонов на земле? И будет ли? Что считать зимой, что — осенью? До сих пор, сквозь мрачную взвесь, ставшую лишь немного светлее и выше, ни разу не проглядывало солнце. Я уже отвык от него…
Мы лежали, подставляя теплу костра, то один, то другой бок. Пес внимал моим речам, изредка постукивая о землю своим хвостом. Он был единственным, кто мог утолить мою жажду общения. И, возможно, именно такой собеседник, все понимающий и не спорящий ни с чем, был нужен мне тогда. Банки после ужина я бросил в костер. Это в силу старой привычки, не оставлять после себя ничего, что могло загрязнить природу. Обгорев, банка должна была рассыпаться, а кусочки жести очень скоро превратились бы в прах. Я научился такому способу давно, когда ходил в горы. Как давно это было… Словно в иной жизни. А может, это и было — в иной жизни. Только эта начиналась как-то не так. Ночь постепенно сходила на нет. Смену времени я узнавал скорее интуитивно, чем, глядя на небо. На нем вряд ли можно было вообще что-либо увидеть — то свинцово-стальное, то серое, то буро-коричневое — ни одного светлого тона. Ветер иссушил землю — даже редкие следы от давно прошедших ливней, в виде скоплений стоячей воды, теперь испарились. Хорошо, что я тащил на себе несколько фляг — нам бы хватило их, чтобы дойти до скал, где я рассчитывал пополнить запасы. Ну, а если нет — придется очень жестко экономить на обратном пути.
Забросав остатки костра землей, я поправил снаряжение, и кивнул псу:
— Хорошо тебе… Я таскай, а ты — лопай. Вот, навьючу как ишака, узнаешь, что почем.
Пес забегал вперед, поджидая меня на склонах, разведывал все интересные, с его точки зрения, места, и недовольно повизгивал, если я слишком медленно поднимался на очередной пригорок. Неожиданно он звонко залаял, устремившись в одну из ближайших впадин.
— Что такое?
Я вскарабкался наверх. Впадина была больших размеров — не меньше стадиона, если такое сравнение было допустимо. Что-то раздражало, мешало сосредоточиться и внимательно осмотреть местность. Я ни как не мог понять, что? До тех пор, пока щенок, весело лая, не стал подпрыгивать и пытаться поймать что-то зубами. Я застыл на месте, позабыв опустить занесенную для следующего шага ногу.
— Ты что, каши объелся?
Но щенок и ухом не повел, продолжая свои нелепые скачки. Присмотревшись, я ахнул — и на земле, и в воздухе мельтешили мелкие, почти прозрачные существа, более всего походившие на мошкару. Вместе с тем, за ними гонялись существа покрупнее — и, поймав, пожирали на месте, оставляя только почти не видные, слюдяные блестки-крылышки. Ни тех, ни других, я раньше не встречал. Щенок пытался поймать, какое ни будь, из тех, что больше, но у него ничего не получалось. Они так быстро передвигались, что я не мог уследить глазами ни за одним. Я, пораженный, тем, что было за чем гоняться, тупо смотрел по сторонам, и с натугой соображал — Как? В зимнее время? Насекомые? Насекомые — ли? Щенок гавкнул и бросился прочь, махом взлетая на возвышенность из камней и вывороченной земли. Он ткнулся в кучу носом, и энергично заработал лапами, хвост моего приятеля закрутился, как маховик. А через пару секунд он негодующе взвыл и пулей помчался обратно.
Я остановил его, успев ухватить за загривок.
— Ты бы постоял, что ли…
Щенок потер нос лапой. На влажном, черном пятне, проступила капелька крови.
— Укусили?
Он мотнул башкой, извернулся, и вновь побежал на холм. Я из любопытства проследовал за ним. Что там творилось… То ли, гусеницы. То ли, черви — совершенно не похожие ни на что, когда-либо виденное в прошлом. Некоторые очень крупные — чуть ли не с ужа, но не имеющие ни глаз, ни рта. Они напоминали дождевых червей — но сильно отличались по цвету и размерам.