На скосе века

Коржавин Наум Моисеевич

Взгромоздимся и стихнем, Словно найден покой, Словно цели достигнув После гонки такой. И как впрямь отдыхая Без надежд и без слёз От надрывного лая И внезапных угроз. Словно все мы не смяты, Не на крайней черте, — Просто едем куда-то В тесноте, в духоте. Словно будет там лучше И просторней, чем тут. Да и нас не чтоб

мучить — Для другого везут.

III

Для другого? — Едва ли! Впрочем — это потом. А сейчас мы в начале — В переулке пустом, Где сдаёт поимённо Нас по спискам зэка Вертухаю с вагона Вертухай с «воронка». Ждём спокойно сигнала, Обживаем режим И покуда не знаем, Что сейчас — побежим. Он нам кажется ширью, Даже волей самой, — Этот пункт меж Сибирью И Лубянской тюрьмой. Эта с городом встреча, Хоть вокруг ни души. Хоть вокруг только вечер В привокзальной глуши. И простая работа Двух конвойных бригад. Передача по счёту Нас — как бочек на склад.

IV

…Но пока — в предвкушенье Новой, страшной главы — Я стою в окруженье Предосенней Москвы. И души в ней не чая — Сразу зренье и слух, — Всю её ощущаю Вёрст на десять вокруг. Всё, что грезилось, было, Что дала, чем взяла — Вдохновила, влюбила, Подняла, предала. Подменяя святыни В оправданье себе. Заражая гордыней Как причастьем к судьбе. И сразив для позора, Словно светом из тьмы, Смыслом глада и мора, И сумы, и тюрьмы, — Как богатством, как счастьем, Как любовью молвы — Пониманьем, причастьем К жёсткой воле Москвы.

V

Так что, смят и поборот, Я не спорю со злом — Просто чувствую город В полверсте за углом. Что жалеет — не очень, Чистоты — не блюдёт. Лишь бестрепетно топчет И к свершеньям ведёт. С ним куда-то всё гонишь, Всё — как всадник в седле. Но отстанешь — утонешь Там, где топчут, — во мгле. И узришь над собою Всё, что мыслью отверг: Мглу над целой страною, Над Москвой — фейерверк. Здесь от каждого дома, От любого огня, Как ножом по живому Отрезают

меня.

VI

«Становись!» — приказали. Всё! — хоть я ещё с ней. На Казанском вокзале — Справа — праздник огней. Как шампанского брызги Ресторан над рекой — Словно отблески жизни, Хоть какой-никакой. «Хоть!..» Нет, было другое — Трата веры и сил. Я «какой-никакою» Жизнью вовсе не жил. Хоть и мысля несвязно (Страшен века обвал), Я и в гуще соблазна Честно смысла искал. И средь страха и дрожи, После трудной войны Этим связан был тоже Со столицей страны. Смесь из страха и силы В жажде веры живой — Это, может, и было В эти годы Москвой.

VII

Что ж, я влился в такую, Стал во всём ей сродни, Вот теперь и тоскую, Видя эти огни. Потому-то и снится Так навязчиво мне, Как вдруг всё разъяснится И — как было во сне! — Стает на сердце ноша, Испарится конвой — И опять я хороший И, конечно же, свой. Всё как прежде. Всё — славно: Дружба… Вера в Прогресс… И участие в главном — В штурме косных небес. Снова верить легко мне В ясность правды земной. Только тех бы не помнить, Кто здесь рядом со мной. Кто по первому знаку, По путям, как по льду, Побредёт к вагонзаку, Как и я побреду.

VIII

Мне предать их не трудно. Верю с детства почти В то, что смятые судьбы — Лишь издержки пути. Верю… Пусть, как в насмешку, Нынче, сердце скрепя, Мне пришлось в те издержки Записать и себя. Я держусь… Но боюсь я: Страшен с верой разлад. Потому так и рвусь я Безраздельно назад. С каждым днём всё сильнее Злой реальности власть. Мне б назад побыстрее, Чтоб успеть не отпасть. Рвусь… Но это — пустое, Я отпасть — обречён. Я ведь отдан конвою, А конвой — ни при чём. Он сейчас на работе, На опасном посту. И его не заботит То, что я отпаду. Хоть кричи — глушь сплошная, Не услышат… Завяз…