На заре земли русской

Кононова Татьяна Андреевна

– Неспокойно на границах, люди говорят, – такими словами стольник Киевского поздоровался с ним. – Князь же наш о вооружении и не помышляет.

– А может, то всего лишь слухи? – Димитрий задумчиво сгибал и разгибал по уголкам почти готовое изделие, и под быстрыми, лёгкими движениями пальцев его золотой кружок незаметно приобретал форму какого-то причудливого цветка.

– Да нет, сомнения меня берут, – покачал головою Богдан. – Что, если город захватит кто? Андрей, брат мой, намедни говорил, что князь Полоцкий мог бы встать во главе защитников, да только не на свободе он…

Услышав о Всеславе, Димитрий отложил своё изделие и встал. Глаза его, светлые, голубые, встретились

со всегда улыбающимися глазами Богдана. И вроде бы смотрел он на стольника князя Киевского, да только иные мысли его занимали, и взгляд получился как бы сквозь того.

– Поговорить я с ним должен, вот что, – гораздо тише промолвил Димитрий, переводя взгляд куда-то в серую даль и хмуря брови. – Если б я мог с ним свидеться! Да и не только поэтому, – чуть заметная смущённая улыбка тронула тонкие, приоткрытые губы юноши, – он мне как отец родной, я ведь с ним с малолетства самого!..

– Я тебя понимаю, – Богдан улыбнулся в ответ. – Придумаю что-нибудь. Может быть, и удастся вам увидеться.

– А ты почему за него стоишь? – насторожился вдруг Димитрий. Он верил Богдану, но всё-таки слепое доверие могло навредить, и он сам это понимал. – Ты ведь Изяславу крест целовал?

– Ну… – Богдан нахмурился, уставился в окно, скрестил руки на груди. – Понимаешь… Киев хочет власти Всеслава. Люди не верят, что по его вине крамола на земле русской развелась. Да и мне не верится, что Всеслав – такой, каким его князь Киевский выставляет. Чуть ли не зверем каким…

– В нашем уделе он чародеем прослыл, – вспомнил Димитрий.

– Да нет, – буркнул Богдан. – Не похож. Когда б он и впрямь чародей был, ты думаешь, Изяслав бы жил спокойно?

Юноша только пожал плечами в ответ.

Василько

Шли дни, сменяли друг друга, уж и первые ночные заморозки серебряным инеем сковали землю и обнажившиеся ветви деревьев. Работа ювелира была не трудная, но требовала много терпения и усидчивости, и Димитрий научился молчать. Молчать часами, посвятив всё внимание какой-нибудь затейливой золотой или серебряной безделушке – украшению ли девичьему, оберегу ли, раме для домашней иконы чьей-то. Пальцы, ранее совершенно непослушные, деревянные будто, привыкли к мелким деталям, руки ловко управлялись с вырезанием по расплавленному драгоценному металлу, и вскоре уже не стыдно было юноше за работу свою. Минул ему восемнадцатый солнцеворот, но, поставив в церкви свечу за покров, он и вовсе забыл об этом дне. Всё реже вспоминалась ему Светланка, её милые черты, ласковая улыбка, всё меньше рвался он на родину, в далёкий Полоцк. Верно, кабы не встречи с Богданом, случавшиеся изредка в церкви али за стенами города, он бы и не вспоминал более ни о чём. Эти необычные перемены в юноше замечал и Василько, всё больше дней и ночей проводивший на дворе княжеском и домой почти не приходивший. С Димитрием Василько почти не заговаривал, кроме как по какому-либо важному делу, и, казалось бы, забылась междоусобная война князей Киевского и Полоцкого…

Пришла зима, и с её приходом будто всё на земле изменилось. Белоснежный слой снега укутал дома и деревья, тонким покрывалом лёг на северную сторону куполов Святой Софии, заискрился под солнцем, появлявшимся гораздо реже. На улице сильно похолодало, резкими порывами налетал северный ветер, а ночами порой могла разыграться метель, да такая, что в двух шагах ни зги не видно было. В одну из таких ночей возвращался Димитрий из ювелирной лавки – сам мастер, Венцеслав, захворал тяжко, и ученик вынужден был заменить его в мастерской и у прилавка в воскресный день. Ветер, будто издеваясь, срывал шапку и трепал волосы, снег

кружил хлопьями, слепил глаза, в темноте приходилось держаться как можно ближе к домам – немудрено было и сбиться с дороги. Добравшись до соседнего переулка, юноша остановился передохнуть. Нелегко было пробираться сквозь такую вьюгу и сугробы, и он порядком устал. Набрав полные пригоршни снега, начал растирать по очереди вконец замёрзшие щёки, ладони. Кровь прилила к лицу, слегка потемнело в глазах, и чтоб не упасть, Димитрий прислонился спиной к стене дома, чуть ли не до самых окошек занесённого снегом. Окрест стояла тишина, нарушаемая лишь стоном ветра, и неожиданно где-то совсем неподалёку послышались тихие, приглушённые голоса. Поняв, что ему точно не показалось, Димитрий вслушался.

– Побойся Бога! Господи, коли есть ты на свете, защити меня!

– Нет у меня ни бога, никого, душа моя, солнышко моё красное, всё за тебя отдал, за любовь твою!

Кто-то негромко вскрикнул, и такая мольба, такой страх почудился в чьём-то голосе, растворившемся в шуме непогоды. Забыв о своей суеверной боязни и о страхе заблудиться, если свернуть со знакомой тропинки, Димитрий пошёл на голоса. И вот уже будто бы совсем близко… Совсем рядом… Видны две фигуры у забора, то мужчина и женщина – даже не женщина, а девушка, совсем молоденькая, почти девочка. Тёплый платок сбился набок, огненно-рыжие волосы выбились из-под него и чуть припорошились снегом, руки, покрасневшие от мороза, прижались с мольбой к груди.

– Оставь её! – крикнул Димитрий, подбегая ближе. Не было при нём оружия, по колено в снегу он едва держал равновесие, но ему казалось, что вмешаться было необходимо – он и вовсе забыл о себе.

Мужчина обернулся. Что-то знакомое почудилось Димитрию в его неторопливых, раскованных движениях. Не видел юноша лица того, однако полагал, что он побоится быть замеченным. Девушка, руки которой он отпустил, поправила платок и отступила назад на несколько шагов, перекрестившись.

– Ты ещё кто таков, чтоб мне указывать?

Голос тоже показался Димитрию отчего-то знакомым, но он тут же отогнал от себя эти предположения. Мало ли похожих людей на свете… Неизвестный подошёл совсем близко, и молодому человеку показалось, что прошла целая вечность, пока они сквозь снежную пелену пытались вглядеться в лицо друг друга. Вдруг резким движением мужчина протянул руку, и что-то ледяное прикоснулось к шее Димитрия. Чужая рука крепко вцепилась в плечо, юноша попытался вывернуться, и они оба упали в снег. Подняться Димитрию не удалось – соперник опередил его, одной рукой прижав его к земле, а другой – удерживая стальной клинок у его подбородка.

– Щенок, – прошептал киевлянин довольно тихо, но юноша его услышал даже сквозь вой ветра. – Попадись мне ещё… Пошёл прочь!

Димитрий неожиданно почувствовал, что его отпустили. Поднялся, стряхнул с себя налипший снег, провёл ладонью по горлу, где несколько секунд было лезвие. Оглядевшись по сторонам, Димитрий уже не увидел неизвестного человека. Девушки тоже не было, но он успел заметить, что она скрылась за калиткой дома с алыми наличниками на окнах. Подойдя к невысокому забору, юноша осторожно постучался.

– Кто там ещё? – послышался голос из-за калитки. Заглянув через забор и увидев своего спасителя, девушка отворила.

– Ты в порядке? – тихо спросил Димитрий. Его взгляд был прикован к необычно ярким, почти огненным волосам незнакомки – таким же оттенком отличались волосы Богдана, его давнего знакомого.

– Спасибо тебе, – благодарная улыбка тронула тонкие губы девушки, на бледных щеках заалел румянец. – Назови своё имя, я молиться за тебя буду!

– Димитрий, – ответил он. – Кто он таков? Тот, что...