На заре земли русской
Шрифт:
Девушка не успела ответить. Кто-то подошёл к ней сзади, положил руку на плечо, она обернулась. Знакомый жест, знакомые рыжие волосы с медным отливом, вылезающие из-под шапки…
– Замёрзнешь, Олюшка, – послышался голос Богдана, – припозднилась ты сей день…
– Когда б не Димитрий, не ведаю, что было бы! – воскликнула девушка, которую, очевидно, звали Ольгой. Богдан присмотрелся к юноше, узнал друга, протянул руку и пожал замёрзшую ладонь его.
– Проходи, проходи, рад тебя вновь видеть! – и деревянная калитка отворилась почти на всю. С появлением Богдана стало будто бы теплее, точно рыжие волосы, тёплая улыбка его и громкий, заразительный
В доме семьи киевского стольника было очень просторно и светло, несмотря на поздний час. Дома не было только Андрея, старшего брата. Из-за тонко светящейся лучины, воткнутой в искусно выпиленную подставку, на бревенчатых стенах дрожали чёрные тени, казавшиеся какими-то жуткими чудовищами. Свечи, прикреплённые к стенам весьма необычным способом, коптили под самым потолком.
– Помнишь ли, что я говорил тебе? – спросил Богдан, подходя к Димитрию, рассматривавшему необычное освещение.
– Некогда было думать, – Димитрий почему-то действительно совсем позабыл о том, что стольник Изяслава говорил ему намедни. Все его мысли были заняты другим. Встретившись с Ольгой, он вспомнил милую свою Светланку, и подумал о том, что не получала она никаких вестей от него, да и он от неё – тоже.
– Есть у меня план один, да не побоишься ли ты?
Богдан опустился на широкую скамью, переплёл пальцы замком, не оборачиваясь на Димитрия, уставился в окно.
– Ей-богу, нет! – горячо воскликнул Димитрий, заглядывая в лицо Богдана, которое, меж тем, не выражало ничего, что происходило у того в душе.
– Ну, коли так, слушай… Со дня на день послы из самого Царьграда будут. Верно, и Константин Великий приедет, без него никак. Изяслав, дело ясное, захочет перед ними всё в лучшем свете выставить. Ты как хороший ювелир можешь добиться положения…
Услышав столь лестный отзыв о себе, юноша слегка зарделся. И то приятно, что Богдан не гнушается его работы, что хоть он и выше него по положению, но ничего против не имеет.
– Как это сделать, ты уж сам придумай, тут я не советчик, – тем временем продолжал Богдан, – а потом, как в доверие к князю войдёшь, спрашивай у него, что надобно тебе.
Богдан замолчал, и задумался Димитрий над предложением его. Если бы только этот план был столь же прост в исполнении, как на словах-то казалось… Известно было, что Изяслав падок на всякого рода драгоценности, потому от услуг золотых дел мастера не откажется, но попасть к нему и поговорить с ним лично было бы не так-то просто.
Тем временем дело близилось за полночь, и Димитрий, несмотря на оказанное ему гостеприимство, не собирался оставаться в чужом доме на ночь. Необычное знакомство с младшей сестрой Богдана Ольгой – Олюшкой, как сам брат ласково обращался к ней – напомнило ему о его ладушке, Светланке, и взгрустнулось ему немного. Когда Ольга, попрощавшись с ним, троекратно поцеловалась с братом и ушла в свою светлицу, он тоже засобирался домой, и так ведь поздно было.
– А коли и не получится? – спросил Димитрий уже у порога, обменявшись рукопожатием с Богданом.
– Не должно, – усмехнулся стольник Изяслава. – Ну, коли не хочешь оставаться – бывай, береги себя.
Ничего не ответил Димитрий, лишь кивнул в знак прощания и поклонился у дверей. Идея завоевать доверие князя Киевского казалась ему безумной и невыполнимой, но попробовать стоило, ведь это и единственною возможностью было.
Когда он наконец добрался до дома ювелира, метель поутихла, и выпавший за ночь снег искрился серебристыми звёздочками, стелился
– Здравствуй, – негромко окликнул его Димитрий, заходя в горницу и нагибаясь под низкой притолокой. Яркие синие глаза сердито сверкнули на него из-под тёмных бровей, сведённых к тонкой переносице.
– Здравствуй, ежели хочешь, – с каким-то вызовом в голосе ответил Василько, отталкивая Димитрия и проходя в горницу вперёд него. Когда оба они оказались в сенях, Василько неожиданно остановился и, схватив Димитрия за воротник, наклонился к нему совсем близко и зло прошептал:
– Чем меньше ты будешь совать свой длинный нос, куда тебя не просят, тем дольше проживёшь!
– Так это был ты! – таким же быстрым, горячим шёпотом промолвил Димитрий с удивлением и вырвал рукав из длинных, по-женски изящных пальцев Василька. Конечно, ему показался знакомым голос, да только что лица среди вьюги он не разглядел. – Не нуждаюсь я в твоих советах! Бога не боишься, нет у тебя ни чести, ни совести!
– Да наплевать! Тебе-то какое дело с того? – насмешливо протянул молодой дружинник, облокачиваясь на деревянную стену и глядя на Димитрия с презрением. Хоть юноша и был ростом выше его, ему показалось, что Василько глядит на него свысока. Ничего не ответив, он развернулся и ушёл в отведённую ему горницу. На душе остался неприятный осадок, и оставшуюся ночь Димитрий не сомкнул глаз – не выходила из головы недавняя стычка с нахальным киевлянином, когда тот оскорбил его и мало того – приставил клинок к горлу. До утра юноша думал о разговоре с Богданом и пытался сообразить, как бы можно было совершить затеянное.
Утром, лишь рассвело, Димитрий ушёл, никому не сказавшись. Никто, кроме него самого и Богдана, не ведал про задуманный хитрый план, и оттого немного тяжело было на душе юноши, будто подлость какую он совершал, хотя и известно было ему, что ничего плохого для него в таком обмане нет. Всю дорогу до главного терема он придумывал, что скажет великому князю, как с ним разговаривать будет и как держать себя при нём. Если к Всеславу Димитрий привык, и обратиться к нему для него не составляло никакого труда, то Изяслава он заранее побаивался, помня, что может тот сделать с неугодными ему. У самых ворот княжеского двора юноша был задержан стражниками с тем объяснением, что одного его в покои князя Киевского не пустят.
За те несколько минут, пока шли они, Димитрий успел придумать множество разных вариантов неудачного исхода и, когда пред ним открывались тяжёлые дубовые двери, расписанные витиеватым золотисто-алым узором, его сердце от волнения билось так, как никогда ранее, разве что как в тот день, когда он впервые осмелился сказать о своей любви Светланке.
Иноземец
Князь Изяслав Ярославич, в лицо которого Димитрий никогда не видал ранее, сидел за широким столом напротив высокого окна и что-то выводил пером на пергаменте. Уголки лежащего перед ним листа постоянно заворачивались, и Изяслав, без того по натуре своей нетерпеливый, шёпотом ругался, одной рукою придерживая мешающий ему край. Окна были раскрыты нараспашку, в горнице гулял ветер, и Димитрий почувствовал, что едва не дрожит от холода. Слуги князя, согнувшись в низком поклоне, удалились к дверям, и юноша остался наедине с правителем стольного города, о котором не раз слышал нелестные высказывания.