На заре земли русской

Кононова Татьяна Андреевна

Возле дома ювелира Димитрий остановился, постучал в дверь. Улица была тиха и пустынна, и стук этот гулко отдался эхом. Открыл Василько, посторонился, давая нежданному гостю дорогу. Минуту-другую они молча смотрели друг на друга, и никто не мог первым начать разговор, но, к счастью Димитрия, Василько махнул рукой, глядя куда-то мимо него:

– Чёрт с тобою! Не скажу никому, коли дашь слово сей же день в Полоцк свой уехать.

– Так и собирался, – ответил Димитрий, всё же радуясь тому, что только что услышал. Конечно, он не мог полностью верить Васильку, однако даже если тот и доложит Изяславу, искать сбежавшего теперь будет бесполезно.

Они вошли в дом. Как и думал Димитрий, там почти ничего не изменилось, разве что свечей в плошках, которые он сам когда-то расставлял по подоконникам, более не было, и поэтому казалось, что в доме стало как-то темнее. В общей горнице всё так же стоял шестиногий стол, накрытый не особенно чистыми рушниками, лавки были отодвинуты к стенам, сундука, что занимал весь левый угол, тоже не было. Василько ненадолго вышел и вскоре вернулся с небольшим, плотно закрытым деревянным бочонком и двумя небольшими серебряными кубками.

– Я не пью, – поспешно отговорился Димитрий, но Василько, словно пропустивший сказанное мимо ушей, поставил один из кубков перед собой, а другой – перед ним. Юноша молча смотрел, как тёмно-красная жидкость полилась в кубок и наполнила его почти до самых краёв. Понюхал, чуть заметно поморщился.

– Вино, – полувопросительно, полуутвердительно заметил он.

– Нет, вода, – пошутил Василько, скривив тонкие бледные губы в презрительной усмешке. – Что ты как маленький?

Когда Димитрий поднял голову, кубок, стоявший перед дружинником, уже был пуст, и тот наливал себе вторую порцию. Рука почему-то дрогнула, когда юноша поднёс свой кубок к губам.

Густой, приторный запах винограда, хмеля и ещё чего-то терпкого ударил в нос. Зажмурившись, Димитрий медленно наклонил край кубка. На вкус напиток оказался довольно-таки приятным, хоть и немного странным. Во рту осталась сладость с какими-то нотками лёгкой горечи. Голова немного закружилась, Димитрий резко поставил кубок обратно на стол, так что из краёв немного выплеснулось, и закашлялся. Василько смотрел на него как-то снисходительно, действительно, как на малолетнего ребёнка.

– Я, наверно, пойду, соберусь… – пробормотал Димитрий, отчётливо чувствуя, что язык и руки не особенно слушаются.

– Куда? Допивай! По традиции, на дорогу!

«На какую теперь, чёрт возьми, дорогу», – подумал юноша, однако сделал ещё несколько глотков, со стыдом понимая, что ему нравится. Кубок вина закончился незаметно, так же незаметно наполнился второй. Поглядев на Василько, Димитрий с удивлением заметил, что и после третьего кубка он оставался всё так же сдержан и неплохо владел собой, разве что стал чуть более разговорчив, и бледная ниточка губ растянулась в улыбку. Вспомнив об отданных ему письмах, юноша опустил одну руку к поясу, проверяя, на месте ли они. Скрученные одним свитком, они были там, и он успокоился.

– А может, поразмыслить если, останешься в граде стольном? В дружину пойдёшь, вместе с тобою будем, а? – спросил Василько, поднимая очередной кубок. – Твоё здоровье!

Четвёртый кубок дался уже с трудом. Голова невозможно кружилась, голос разговорившегося киевлянина доносился откуда-то издалека, точно из-за запертой двери, руки дрожали и не удерживали ничего. По телу разливалось приятное тепло, а за окном гудел ветер, шелестел в ветвях деревьев, и от этого дом, пусть и не родной, казался ещё более уютным. Очень сильно клонило в сон; уронив голову на скрещенные руки, Димитрий какое-то время смотрел на дощатый пол под столом. В глазах всё расплывалось, на досках чудились какие-то замысловатые

узоры, тут же тающие в тёмных кругах, плывущих перед затуманенным взглядом. На мгновение показалось, что возле ярко-алых сапог Василька разлито что-то бордовое, но через несколько мгновений пятна перед глазами слились в одно большое, закрывшее собою всё, и Димитрий провалился в пустоту.

Увидев, что гость его уснул, Василько поспешно встал, отодвинув нетронутый кубок. Он не выпил ни глотка, выливая вино под стол, оттого и чувствовал себя совершенно так же, как и до произошедшего. Несмотря на довольно позднее время, он вышел из дому и, отвязав коня, поторопился к князю Киевскому. Выгнать его Изяслав не выгонит, да к тому же и благодарен будет за то, что собирался рассказать ему верный дружинник.

Небеса светлели, звёзды гасли, дорога была видна хорошо. Немного мешались письма, привязанные бечёвкой к поясу, и Василько боялся, что в один прекрасный момент вся связка рассыпется по дороге – не соберёшь. Когда он примчался, Изяслав не спал. По всей видимости, той ночью он спать и не думал: принимал у себя посадского воеводу, подлизу и наглеца Коснячку. Христианское имя Коснячки никто не ведал, кроме него самого, да и о каком христианстве могла идти речь, когда руки воеводы были залиты кровью чужой по самые плечи, а глаза так и заглядывали на великого князя, так и выслуживался пред ним пёс-воевода. Когда в светлицу влетел встрёпанный, запыхавшийся Василько, Изяслав вздохнул с облегчением: болтливый и острый на язык Коснячка порядком надоел.

– Чего тебе в такую рань? – князь сделал вид, что недоволен визитом дружинника, однако Василько не обратил на это внимания.

– Стольник Полоцкого бежал, – выпалил он, бросая Изяславу на стол связку потрёпанных писем. – И грамоты твои, что к его светлости королю польскому были отправлены, с собой увезти хотел.

Изяслав медленно поднялся из-за стола, сжав руки перед собой так, что хрустнули суставы. Злоба кипела в нём, точно в адском котле, распаляясь всё более. Письма… побег… и опять во всём винить больше некого, кроме Всеслава Полоцкого, чёрт бы побрал его…

Василько терпеливо ждал, пока Изяслав успокоится, вновь сядет на своё место, пролистает принесённые грамоты.

– Где он, ведомо тебе?

– Да у меня, – усмехнулся нахальный дружинник. – Напоил я его. Пока не проспится, а до утра точно, можно и…

– Ну тогда подождём, – бросил князь, отдавая письма Васильку. – Пускай пока у тебя побудут.

– А с ним что? – спросил Василько, имея в виду Димитрия.

– Да а что? Дождёмся утра, никуда он не денется. Всё равно сейчас ничего не поведает толкового. Ты мне лучше скажи, что нам с полонённым нашим делать. Мыслю я, парень уже многим растрезвонил, пока до тебя добрался. Люди соберутся, бунт подымут, известное дело, свободу Полоцкому воротить потребуют. Вон Коснячка крови хочет.

Воевода согласно кивнул, чуть ли не падая перед Изяславом на колени. Тот брезгливо отодвинулся и продолжал, более не обращая на того никакого внимания:

– Убить бы его, чтоб повода киевлянам не давать для бунта. Хотя после сего они, конечно, ещё более… Да и не смог бы я, хоть и ворог он мой лютый, я тоже православный, как-никак.

– Будь спокоен, княже, его кровь останется на душе у мальчишки, – хмыкнул Василько. – Ведь кабы не Димитрий, я бы не пришёл к тебе сей ночью.

– Да не могу я! – раздосадованно крикнул князь. – И не жителей града страшусь, а гнева Божьего! Не простит мне Господь кровь Всеслава, ох, не простит…