Начало
Шрифт:
Не успел зажмуриться и шагнуть, как новоиспечённый командир остановил меня вопросом.
— Сань, а ты на велосипеде?
Я пожал плечами.
— По крайней мере, был. А что?
— До дедова двора не доедем вместе? А то я на автобусе добирался с рыбаками. Прикинулся, что чей-то сын и залез к ним в ПАЗик. Никто не разобрался, чей именно, и меня прямо до Кубани подвезли. А потом сбежал, — одиннадцатый то ли умело врал, то ли бахвалился находчивостью.
Я не поверил в его историю и начал выпутываться:
— Сам знаешь, по городу вдвоём на одном велосипеде ездить
Я действительно не знал, радоваться такому попутчику или нет. Вдвоём веселее, конечно, только пешая прогулка от станицы до дома меня не радовала, и я спросил:
— Маскировку захватил?
— Нет, — покачал друг головой. — Прорвёмся до района, а там что-нибудь придумаем.
— Валяй. Только я первым пойду. Не хочу здесь один оставаться.
К тому времени уже все близнецы разошлись, в подземелье стало тихо и жутко. Одиннадцатый, соглашаясь, кивнул. Я повернулся лицом к цифре XII, вытянул вперёд руки, зажмурился, как перед прыжком в воду и, ободряя себя, скомандовал:
— Двенадцатый пошёл!
Ощущения повторились. Воздух после первого же шага наэлектризовался, мурашки забегали, волосы зашевелились, в голове загудело. Все чувства, хоть уже были знакомыми, всё равно, ввели меня в состояние шока.
Я считал каждый шаг и шёл вперёд. Ждал, когда вокруг всё утихнет, чтобы открыть глаза.
Всё затихло быстрее, чем во время входа. Это и понятно, ведь входил я медленно и неуверенно, потому что воображал всякую жуть.
Открыл глаза уже на выходе из пещеры. Первым делом осмотрелся. Вокруг никого. День по всем ощущениям должен был близиться к завершению, но солнце всё ещё сияло в зените.
Так, размышляя ни о чём, поймал себя на мысли, что боюсь обернуться и заглянуть в волшебную пещеру. Боюсь, и всё тут. Необъяснимый страх взял и поселились во мне напоследок.
Пришлось сделать вид, что заступил у входа на караул. Простоял так до тех пор, пока не услышал хруст ракушки под ногами одиннадцатого. А он, как ни в чём не бывало, насвистывал и пребывал хорошем настроении.
Только через его плечо я внимательно изучил вход в пещеру. Пытался запомнить подробности, чтобы в следующий раз не искать её и не сомневаться.
Одиннадцатый посмотрел на меня и, не догадавшись о причине моего мандража, спросил:
— Что не так? Если передумал, говори сразу.
— Вход запоминаю, — успокоил я братца. — Не дрейфь, не передумаю. Айда за великом.
Я перестал беспокоиться, когда нашёл велосипед там, где оставил. Больше того, я совсем перестал о чём-либо переживать, и мне стало абсолютно всё равно, что будет дальше. Заберут велосипед или нет, надерут уши по приходу домой или нет.
Не то чтобы апатия захлестнула, нет, вот, только чувство было до этого дня незнакомое. Чувство, что всё плохое и хорошее уже произошло, и мне плевать на остальное, что ещё может случиться. Сил переживать, о чём-нибудь у меня не осталось.
Мы пошагали вниз по тропе, по очереди толкая и перетаскивая мою самоделку, готовую безвозвратно выскользнуть из наших потных ладошек. Уже перед самым выходом на дорогу предусмотрительный сосед предложил
Я вяло возразил, что после этого его ещё тяжелее будет толкать. Так мы спокойно беседовали и шли через станицу, через мост и дальше в сторону родного дома.
После Сенного путепровода мы осмелели и вдвоём взгромоздились на велосипед. Начали колесить по дороге, как ни в чём не бывало, будто делали так не первый раз.
Одиннадцатый окончательно расслабился на багажнике и начал меня просвещать на все темы подряд.
— Знаешь, как шпана наш район называет? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Пёстрый край. Ну, есть ещё Родина рядом. Второй вокзал дальше. Ефремову сейчас проезжаем.
Он болтал и держался за мои бока, а я крутил педали. Ехали мы медленно. Ноги ужасно гудели, но я не подавал вида. Думал, что хоть в чём-нибудь, но должен быть лучше этого всезнайки.
«Я очень выносливый. Нет, бегаю я медленно, зато могу долго бежать. Потому что выносливый», — внушал себе и слушал одиннадцатого в пол-уха.
Мы и не заметили, как свернули на улицу Майкопскую и доехали до дедовского квартала. Только его стариковский окрик привёл нас в чувства.
— Стоять! Смирно! Вы что это? Ополоумели? Хотите, чтоб вас обоих увидели? — орал дед, вытаращив глаза, и тряс бородой.
Он давно уже нас заметил, да мы и не скрывались совсем. Расслабились и напрочь обо всём забыли. Павел почти полквартала проковылял нам навстречу, грозя своей палкой, ругаясь и молясь одновременно, а мы ни ухом ни рылом.
Я моментально осознал ошибку, да и близнец мигом стащил с себя рубашку и начал придумывать, как бы приспособить её на голове, чтобы спрятать лицо. Но дед уже ревел благим матом:
— Марш во двор! Ща палкой по спинам перекрещу олухов. Наказания Господние. Бегом в калитку!
Одиннадцатый шмыгнул вперёд. Прижался к забору и наклонил лицо пониже, чтобы никто не признал в нём второго меня. И я бегом потолкал свой Орлёнок, пока вместе с ним не влетел к деду во двор.
Калитку я оставил распахнутой, так как Павел за нами не угнался. Прислонил велосипед к углу времянки и начал кое-как успокаиваться. Осмысливать приключившееся, а заодно искать глазами более шустрого компаньона.
Одиннадцатый намеренно завозился в сарае, подавая сигнал, где именно он схоронился, не бросив меня на растерзание, и я пошёл к напарнику.
Пока старикан прогулялся от места нашей встречи до сарая, мы уже устали торопить, положенный в таких случаях, нагоняй. Но вот, наконец, и дед.
Павел медленно и чинно ввалился в сарай, а по его улыбавшемуся лицу ничего толком понять было невозможно. Вроде как, не злился он на нас, шалопаев.
— Стало быть вас надо поздравить с почином? — спросил дед и, прищурившись, продолжил. — Стало быть, вы теперь заправские посредники? А вы в курсе, бесовское отродье, что если вас кто увидел, покою враз лишился? Вы о нас, взрослых, своими кочерыжками капустными подумали? Пороть вас нужно, а нельзя.