Начало
Шрифт:
— Как делить будем? — спросил я, почёсывая затылок.
— Ты не мог сначала обуться, а потом просить о катапульте? — расстроился собрат, и я понял, что он только в этот момент поверил, что говорил ему правду, и помогли ему не мои слова, а мои сандалии, вернее, их отсутствие.
— Если бы я знал, что такое возможно, — повинился я и добавил: — Даже если бы знал, никогда бы не обнаглел до такой степени. Обуться и скомандовать: «Поехали!» Я те не Гагарин, хотя и меня пару раз в космос запускали.
— Хорошо. Мне тут кеды для школы купили. Если я, действительно, сокрытый, то
— Я думал что-то путное скажешь. Давай кеды. Разношу заодно. Рискну ушами. Но учти, если что, сбегу из дома в любом случае, а ты, когда вернёшься, всё расхлебаешь, — отплатил я хитромудрому братишке, и впоследствии о том, ой, как пожалел.
В это мгновение зародилась наша тёмная часть дружбы, но об этом после.
Одиннадцатый сам обул кеды, сунул мне в руки сандалии и газетку, после чего с недовольным видом выскочил на улицу. Я обулся, досчитал до десяти и вышел следом.
Всё прошло гладко, и никто, кроме Куклы, внимания на меня не обратил.
Напарник, недовольный незапланированной обновой, успел уже добежать до перекрёстка и выглядывал из-за угла.
— Газета зачем? — спросил я, когда догнал злыдня.
— После дела тебя разую. Кеды в неё заверну. А ты босиком в подвал полезешь. Не барин, чай. Какое у тебя дело? Выкладывай.
— Сперва мир. Вернее, миримся, — запутался я в словах, ведь слово мир не только старший брат перемирия, а ещё о-го-го что.
— Ладно. Мир, — согласился друг.
Мы пожали руки и отправились к месту сбора – к хате бабы Нюры.
Америка сиротливо приютилась у некрашеного забора, поскольку Баба Нюра этого мира очень редко на ней дежурила. Мы сразу вошли во двор, где я расселся на табурете в ожидании пока подчинённый уладит формальности.
Одиннадцатый разыскал хозяйку и о чём-то долго с ней беседовал, а я грелся на солнышке и думал, что сделать вперёд: обсудить новости от деда, о которых даже думать не хотел, или сразу ехать на поиски дички, под которой в моём мире живёт Калика.
К тому времени, когда близнец вернулся, я так и не решил, что выбрать.
— Какое дело? — грубо столкнул он меня с табурета, но я не обиделся, а сделал зарубку «отомстить позднее».
— Целых два. Два у меня дела. Так что, выбирай, или дальняя дорожка немножко, или контузия-медузия. А то со мной ужас, что было, когда от Павла про зязябр узнал.
— Не дури. А то скидывай сандалии, пока не надавали. Какие медузии и зязябры? Ты пришёл новые ругательства испытывать?
— Всё серьёзно. Я вчера от скуки был избавлен со всей строгостью. Дед мне такого наговорил, и про Калику, и про хату свою, загодя отписанную. Про то, что после деда нас этот Калика на… Короче, под руки возьмёт. Про Угодника уже сам догадался, из сказок его. Про что ещё? Про драконов, которых дед зязябрами называет, — начал я напирать с аргументами, а одиннадцатый то пятился назад, то подходил ко мне с желанием пнуть побольнее. — Только, то не драконы вовсе, а динозавры. И живут они на последышах мамки Ка… Какой-то. И деньги они воровали
Опять чуть не выдал страшную тайну, но вовремя спохватился, а под конец тирады специально запутал дружка.
Тот долго молчал и мотал головой так, что казалось, собрался этим мотанием вытряхнуть мои слова из ушей обратно.
— Ты сейчас о чём рассказать хотел? Толковее не объяснишь? — взмолился он, наконец.
Я сосредоточился, а потом выдал ему всё в подробностях, начиная с задания поиска Калики и заканчивая Рекой Времени Кубанью. Ничего не забыл, строчил, как из медленного пулемёта, и каждым выстрелом попадал в цель.
От моей стрельбы новостями напарник то обрадовано вскакивал, то с ужасом в глазах падал ниц, а я, хоть и наблюдал за ним, но на его театральщину не отвлекался.
Когда закончил рассказ о мужике в отражении, одиннадцатый выпал в осадок, как муть в луже. Сил о чём-нибудь спрашивать у него не осталось.
— Тоже контузило? Когда я про Угодника догадался, развеселился было, а потом меня дед наповал!
— Ну ты и выдал тайные секреты. Тайны, так тайны, — начал приходить в чувства близнец. — Значит, я у бабы Нюры так прямо и спрошу, какие у них слухи ходили про деньги, про имя, про зязябр. Получается, мы живём в старших мирах, а у тех, кто младше, время отстаёт от нашего. Фантастика! Вот бы глянуть одним глазком на молодого папку. И на зязябр. А потом обязательно на папку. Узнать что-нибудь этакое, чтобы он не задавался и не пел про всякие глупости: «Я пришёл домой, вынув жало, а от меня жена убежала».
— У тебя папка такие песни распевает? — искренне удивился я.
— Ещё как. Значит, в будущее тоже можно, — снова уплыл в туман контуженый братишка.
— Не знаю. Меня сразу за ногу и в космос метнули.
— Это сон был. А я про тайну кубанских лесов, — почему-то возмутился напарник.
«Нужно было про морок не рассказывать, — пожалел я сразу. — Что если в лесах Кубани совсем другая тайна?»
— Пять лет нас учат, а потом мы ведьм на мётлах увидим. И третьим глазом на девчонок посмотрим, а они окажутся…
— Третьим глазом? — не понял я.
— Раньше у людей на лбу был. Баба Нюра в сказках рассказывала. А вот, про хату, которой теперь Калика хозяин, поведать забыла.
— Ты очнулся? Можно ехать? — спросил я, имея в виду поиск Калики.
— Да. Да-а… — ответил одиннадцатый, а я понял: «Нет. Не-ет…»
«Посижу, подожду его возвращения из мира зязябр. Хорошо, головой уже не кивает, а плавно водит из стороны в сторону. Переваривает, значит», — думал я, наблюдая за одиннадцатым близнецом.
— Всё, я готов, — наконец-то очнулся братишка. — Ты это никому не рассказывал?
— Сразу к тебе, барин. Как только проснулся, о тебе подумал. Ноги идти не хотели, на хитрость лукавую пошёл и обманул их: двенадцатого попросил переметнуть к тебе с кроватки на кроватку и чтоб без всяких подвалов.
— Как туда добраться не узнал? — спросил помощник.
— За церковь, а потом до… Гутен-морген. До Гутенской улицы. Дальше налево и во двор с дичкой.
— Ладно. Посиди, а я к бабе Нюре. Узнаю, как до церкви дойти.