Начиналась жизнь
Шрифт:
— Конечно, нужно быть осторожным, — возразила Люба. Все это ведь можно проделать так, чтобы никто не заметил. Вот если бы он взял у нее эту пачку листовок и осмотрительно, незаметно рассовал по солдатским постелям, он бы ей еще больше понравился. И не только ей одной, все ее подруги полюбили бы его.
Любовь ее подруг ему не нужна, ему хочется только, чтобы она, Либхен, его полюбила.
Курт берет ее за руку, и тепло стройной девичьей руки переливается в его руку, как электрической ток, но она тотчас же отнимает свою руку, и в его ладони остается небольшая пачка листовок.
— Ладно, я могу это взять обратно, если вы трусите, — отвечает она.
Курт на секунду задумался. Девушка поставила его в затруднительное положение. Если он возвратит ей листовки, то будет выглядеть в ее глазах трусом, а как может немецкий солдат быть трусом? Он еще раз бросает взгляд на ее черные, коротко подстриженные волосы и ясный лоб. Она стоит перед ним в синем беретике и улыбается.
— Хорошо, — отвечает Курт немного смущенно.
Он это сделает, но пусть она, Либхен, знает, что он это сделает только ради нее. Да. Он засовывает листовки в карман, выпрямляется по-военному и предлагает Любе взять его под руку.
Люба на минуту задумывается — делать это или не делать? Это ей не совсем по душе. Но, пожалуй, иначе нельзя. Ей придется немного пройтись с ним под руку. Она оглядывается во все стороны, не вертится ли здесь поблизости кто-нибудь из ее знакомых, и игриво говорит ему:
— Ну, идемте, прогуляемся!
Солдат чуть не тает от радости. Он деликатно предлагает ей зайти в пивную или в кафе. В ответ она благодарит его: «Спасибо». Пива она вообще не пьет, а чаю она всего полчаса тому назад выпила дома.
Услышав слово «дома», он спрашивает ее, не пригласит ли она его к себе. В ответ Люба говорит, что она бы с величайшей охотой пригласила его к себе, но сегодня у нее дома идет побелка и там сейчас такой беспорядок, что просто стыдно ввести туда незнакомого человека, в особенности — немца. И сама усмехается над предлогом, который только что придумала. Он тоже усмехается.
На Крещатике они расстаются. Она просит его быть завтра в этот же час на горке. Они прощаются. Курт хочет наклониться, чтобы поцеловать ей руку, но Люба отнимает руку.
— Не нужно, я не люблю этого.
— Спокойной ночи, моя милая Либхен, — говорит солдат.
— Спокойной ночи, — отвечает Люба, — но, пожалуйста, не называйте меня Либхен, меня зовут Любой.
— Но почему так строго? — спрашивает солдат, весь преисполненный радости.
2
Люба торопится. Она условилась встретиться в восемь часов вечера со своей подругой Наталкой. Им обеим, Любе и Наталке, подпольный партийный комитет поручил вести пропаганду среди немецких солдат. Такая работа нравится Любе. Одно лишь не по душе ей — в жизни своей она вообще редко кому так улыбалась, особенно же — человеку, к которому она не питает никаких дружеских чувств…
А с другой стороны, почему Курт Лорбер ей враг? Он — простой крестьянский парень. Не по собственной воле он явился сюда, на Украину. Это Люба понимает очень хорошо. После нескольких встреч, которые она имела с Куртом, она убеждена, что ей удастся
А Курт Лорбер в это время бодро шагает к своей казарме. Пред глазами его мелькает облик миловидной еврейской девушки. Да, она нравится ему! Она — скромная, говорит не много, а в том, что она подстрекает его против офицеров, она, может быть, права… Но когда он вспоминает про листовки, которые лежат у него под курткой, его бросает в жар, ему вдруг становится трудно идти, словно в кармане у него лежат сейчас не десятка два листовок, а несколько пудов железа. Он бы даже не прочь был немедленно выбросить их вон, если бы вокруг не вертелось столько людей. Ради чего ему надо было ввязаться в такое опасное дело? Только из любви к Либхен? А разве мало девушек в селах нравились ему? Правда, Либхен нравится ему больше, чем все те девушки, которых он встретил в деревнях. Но следует ли ему ради этого рисковать жизнью? «Как поступить с этими листовками, — думает Курт Лорбер, — выбросить их или не выбрасывать?»
3
— Как дела, Курт? — встретил Лорбера у ворот казармы капрал Ганс Глез, среднего роста, широкоплечий парень лет двадцати девяти — тридцати с маленькими черными усиками под мясистым носом, на котором поблескивало пенсне. Он сидел во дворе у ворот казармы и упаковывал ящик, в котором собирался отправить домой посылку, подарок с Украины. — Ты уже хорошо ознакомился с городом? Красивый город, не правда ли?
— Красивый город, — ответил солдат.
— Замечательно красивый, — продолжал капрал. У него сегодня хорошее настроение. Он отсылает отцу оригинальный подарок — жареного поросенка. В письме, которое он еще вчера приготовил, он писал:
«Дорогой отец! Мы находимся в настоящее время на Украине, в городе Киеве. Население относится к нам с большой любовью и гостеприимством. Повсюду нас встречают с цветами. Украина — очень плодородная страна… Да, у нас здесь уже имеется собственный гетман. Поросенок, которого я сейчас посылаю вам, это подарок одного из местных крестьян. Он мне подарил его для тебя, дорогой отец. Ешь его и запивай пивом. С пивом это очень приятно.
Капрал врал отцу. В его письме что ни слово, то ложь. Никакой крестьянин этого поросенка не дарил Глезу — он просто самым наглым образом ограбил бедную крестьянку.
— У тебя завелись уже знакомые девушки? — глянул капрал на солдата, и усмешка мелькнула в его хитрых глазках.
— Нет, господин капрал, — ответил Курт.
— Ну, это ты уж врешь, — говорит Ганс Глез. — Чтобы немецкий солдат не мог пленить сердце простой украинской девушки, этому нельзя поверить. По дому скучаешь, Курт?