Напряжение
Шрифт:
Шумский сел на диван, вынул папиросу и стал разминать табак, рассказывая о допросе Назарчук, поисках аккордеониста и его аресте.
– Да, но, по твоим же словам, Назарчук говорила что у аккордеониста интересная жена, а этот холост, усомнился Чупреев.
– Об этом мы думали. Чепуха. Мы просто доказываем, что Красильников не очень-то любил говорить правду своей возлюбленной. Ему нравилось, что он его ревновала. Ну он и расписывал красавиц, которых вовсе не существовало на свете. А с Потапенко у него были, по-видимому, деловые связи. Смотрите.
– Шумский поднялся,
– У Красильникова в портфеле брюки и рубашки. Потапенко шьет. Конечно же, он шил и Красильникову. Коричневый-то пиджак я не зря взял с собой! Я не сомневаюсь, что это его, Красильникова, пиджак, Назарчук о нем говорила. Дальше. Записка и заявление написаны рукой Потапенко. Экспертиза это доказала. И мы тоже. У него найдена губная помада, и цвет ее схож с той… - Увидев, что Чупреев хочет что-то сказать, Шумский поднял руку.
– Так что причастность Потапенко к убийству Красильникова не вызывает сомнений.
– В чем же тогда причина убийства?
– спросил Чупреев.
– Ишь какой шустрый, - усмехнулся Шумский, - все ему вынь да положь… Думать надо. Ты, наверное, когда маленький был, в кубики играл? У нас приблизительно то же: голова есть, и ноги нашлись, а туловище еще гуляет…
Изотов и Чупреев засмеялись.
– Ладно, хвост я вам достану, так и быть, - в тон проговорил Чупреев.
– Должно быть, здесь умышленное убийство, - сказал Изотов.
– Но вряд ли Потапенко убил его из-за портновских дел.
– Я, Витя, не утверждаю, что Красильникова убил Потапенко, - откликнулся Шумский, - хотя, может быть, это и так. По-видимому, ты прав: портняжничанье только ширма, а общее дело у них какое-то было. Не исключено, что спекуляция. Но чем, кто в ней замешан?..
Это предположение могли подтвердить или отклонить только свидетели, люди, знающие Потапенко. Он сам назвал нескольких заказчиков, а те в свою очередь - других.
В последние дни с утра до позднего вечера Шумский и Изотов принимали бывших клиентов Потапенко. От них узнали, что брал Потапенко умеренно, исполнял быстро, аккуратно и в назначенный срок, с деньгами не торопил. А главное, брался переделывать ношеные вещи, что не каждое ателье принимало.
Шумский по обыкновению не торопился закончить допрос. Он давал вволю наговориться болтливому собеседнику и забрасывал вопросами неразговорчивого. Дубенский, бухгалтер артели «Металл», был как раз не речист. Говорил он медленно, словно боялся сказать что-нибудь лишнее, и унылым, тусклым голосом.
– Кроме того, что вы у него шили, были еще какие-нибудь цели вашего прихода к Потапенко?
– спросил Шумский.
– Нет… Хотя… один раз он предложил мне купить у него рубашку. Денег у меня при себе не было, и я ходил за ними домой.
– Рубашку? Она была новая или ношеная?
– Новая, - помолчав, ответил свидетель.
– Какая рубашка - шелковая, полотняная, верхняя, нижняя? Не стесняйтесь, рассказывайте, - подталкивал бухгалтера Шумский, теряя терпение.
– Трикотажная, шелковая, - мигая ресницами, произнес после паузы Дубенский и замолчал. Он не чувствовал раздражения Шумского и спокойно сидел перед ним, заложив
– За сколько вы ее купили? Когда?
– С полгода назад… За сорок рублей.
– Потапенко объяснил вам, почему продает ее? Может быть, у него было несколько рубашек?
– Нет, у него была одна. Он сказал, что купил ее, но она оказалась ему мала…
Шумский не придал значения этому несущественному и малоинтересному эпизоду, но по всем правилам внес его в протокол и попросил Дубенского принести показать рубашку. Шумскому не так уж важно было ее видеть, но практика по своим жестким законам учила, что о любой мелочи, попавшей в его поле зрения, следователь должен знать все. На всякий случай.
Когда же Изотов рассказал, тоже между прочим, что свидетель, которого он допрашивал, купил у Потапенко рубашку, Шумский насторожился.
– Небось шелковую, трикотажную, - сказал он, глядя испытующе в глаза Изотову.
– Угу, - кивнул Изотов не без удивления.
– Откуда ты знаешь?
– За сорок рублей, - продолжал Шумский, не отвечая.
– За сорок пять.
– Ничего, подходит. Потапенко купил себе, но она, черт возьми, оказалась ему мала. Так?
– Не совсем. Велика.
– Это несущественно. Ну-ка, Витя, срочно верни свидетеля, пусть принесет рубашку.
– А она у меня уже есть.
– Что за оперативный парень!
– воскликнул довольный Шумский.
– Цены нет…
Обе рубашки он положил на стол. Они ничем не отличались друг от друга - у той и у другой были одинаковые полоски: желтая, цвета беж, коричневая, затем белый просвет и опять полоски. Покрой, обшлага, полированные пуговицы - все говорило о том, что рубашки были сшиты в одном месте.
Шумский вызвал эксперта из «Красного знамени». Крупный седой мужчина с очками, сползавшими на кончик сизого носа, долго, тщательно разглядывал материю сквозь лупу - лицевую сторону, изнанку, швы, бормоча что-то невнятное, потом взглянул на томящегося Шумского и молча продолжал свое дело.
– Ничего не понимаю, - проговорил он наконец.
– Странно… Очень странно…
– Что вас смущает?
– спросил Шумский.
– Собственно говоря, что значит странно?
– пустился вдруг в рассуждения старик.
– Если бы не было ничего странного, вы, наверное, не пригласили бы меня к себе. Не так ли? Так вот, обращаю ваше внимание на то, что у рубашек нет никаких фабричных знаков. Замечали сами, что в швейные изделия всегда вшиты какие-нибудь ярлыки - артикул, наименование ткани, цена, ну и все такое прочее?
– Может быть, ярлыки спороты?
– Не думаю, их обычно вшивают. Можно, конечно, отрезать, но кончик все равно должен остаться.
– Выходит, их не было вообще, так вы считаете?
– Именно так.
– Что же из этого следует?
– прикинулся простачком Шумский.
Старик хитро взглянул на него из-под очков:
– Что из этого следует… Тут может быть два варианта: либо рубашки сшиты кустарным способом, дома, и проданы; либо их сшили на фабрике, но сумели вынести и продать до того, как они попали в ОТК и всю последующую контрольную службу.