Нареченная призрака

Гиал Неда

– Что произошло? – с тревогой спросил он, когда она подошла.

– Всё кончено… – выдохнула Стояна и вымученно улыбнулось, – Он отпустил нас… всё кончено… – повторила она, забирая внучку у сына и прижимая её к себе. – Мы свободны… – едва слышно добавила она.

Вешняк ободряюще сжал её предплечье и помог ей взобраться на лошадь. Потом он с сыновьями криками и улюлюканьем погнал свой скот на толпу, что всё ещё стояла перед их домом и смотрела на огонь, чтобы выиграть немного времени. Стояна замерла в ужасе, когда вдруг почувствовала, как что-то вцепилось ей в ногу и принялось карабкаться наверх, но тут же выдохнула с облегчением – это была всего лишь одна из их кошек, спасшаяся из огня и теперь глядящая на горящий дом со вздыбленной шерстью, прижавшись к ней. Бросив последний прощальный взгляд на их разрушенный дом, они растворились в ночи.

* * *

Снежана

сидела за одним из столов таверны, поставив на нём две свечки, чтобы было посветлее, и рассыпав купленный в городе бисер, и мирно что-то плела. Глаз-баюн сначала с любопытством понаблюдал за ней, а потом улетел в ночь. Девушка уже знала, что это было время охоты. Однажды он ей даже принёс свою добычу, видимо желая поделиться с ней. Однако она, борясь с дурнотой и пытаясь не глядеть на небольшую неудачливую нечисть, пойманную им, с трудом смогла его убедить, что это хоть и очень мило с его стороны, но совсем не обязательно. Она была так погружена в своё рукоделие, стараясь не ошибиться в узоре, что поначалу не заметила появления Теймхнина. Призрак просто сгустился перед окном и молча прислонился к стене, наблюдая за девушкой. Она почувствовала его взгляд и порыв ледяного ветра, пролетевший по комнате, подняла голову и улыбнулась ему. Сначала ей было сложно привыкнуть к подобным внезапным появлением, но со временем она научилась их ценить – только он появлялся таким образом, в то время, как целый сонм неприятных посетителей мог скрываться за обычным стуком в дверь. Правда в этот раз что-то было иначе: призрак выглядел усталым и растерянным, и ей показалось, что вместе с ним в комнате появился едва уловимый запах гари. Она хотела было его об этом спросить, но он её опередил.

– Это и есть твоё рукоделие? – спросил он, кивнув на бисерное полотно у неё в руках.

Снежана взглянула на поблёскивающие в тусклом свете бусинки и слегка улыбнулась.

– Да… Это украшение для платья… Я закончила головной убор… хоть мне и пришлось потрудиться, чтобы объяснить Сонюшке, что это не для него…

– Сонюшке? – эльф слегка приподнял брови.

Снежана зарделась.

– Ну, глаз-баюн… Он же всё время спит…

Она снова улыбнулась, ожидая, что призрак улыбнётся в ответ, но тот лишь едва усмехнулся и устало подошёл к столу, за которым сидела девушка. Снежана смотрела на него с некоторым недоумением – таким она его не видела уже давно. Он выглядел так, будто груз его бремени уже становился невыносимым. Она хотела расспросить его, поддержать его, если возможно, но не смела… И поэтому она лишь молча наблюдала за тем, как он тяжело сел и устало потёр веки. Теперь, когда он был ближе к свету, она вдруг поняла, что таким она его ещё не видела никогда: он был в своём самом старшем обличье, покрытый ранами, однако они не кровоточили… казалось, что они наоборот затягиваются, заживают. Что-то происходило. Что-то новое.

Теймхнин снова поднял взгляд.

– Значит это будет праздничным платьем? – спросил он вновь кивнув на полотно.

– Ну, – Снежана слегка зарделась. – Вообще-то это подвенечное платье… не то, чтобы оно мне когда-нибудь понадобится, наверно… – добавила она с неловким смешком. – но поскольку я должна присутствовать на шабашах у горного короля… многие годы… – она запнулась, проглотив слово «вечность», которое собиралась сказать изначально, – Так что можно и… – она не договорила.

Какое-то время они сидели молча, казалось, эльф погрузился глубоко в свои мысли, глядя как свет играет на бисерной канве. Что-то его беспокоило, и Снежану всё больше и больше охватывало ощущение, что это что-то ей придётся не по душе.

– Видишь ли, – чересчур воодушевлённо заговорила она, когда тишина стала невыносимой, – Моя бабушка по отцу была из номадов, тех что живут за пустыней. Это их традиция – плести такие подвенечные платья. Позже к ним добавляются новые узоры, основанные на происходящем в жизни женщины, и это же платье используется и как погребальное. Сначала в узор зашифровывается только имя – все имена номадов имеют значения… Я сначала не знала, как представить моё, просто изображать снег казалось мне не очень интересным… но потом я вспомнила, что ты как-то сравнивал меня с подснежником… – она вновь слегка зарделась. – И решила изобразить их… – она поднесла часть полотна, что изображала ряд искусно вытканных цветов, поближе к свету. – Кроме того, изображаются и какие-то их достижения, те что были до свадьбы… Я, конечно, ничего особенного пока не сделала… Кроме как того, что пришла сюда… и… Так что я тут изобразила горы и лунные ночи… – она показала другую часть полотна, где можно было различить орнамент, обозначающий дорогу, вьющуюся вокруг горных вершин, и тени, по всей видимости

пляшущие в лунном свете. – Потом эти же платья надеваются, чтобы отпраздновать рождение детей… и каждый из них тоже записывается в орнамент… их имена… их… – продолжила Снежана.

Она прерывалась всё чаще, как будто лишь теперь, лишь после того, как она произнесла всё это вслух, она вдруг со всей окончательностью осознала, что эта спокойная безмятежная жизнь обычной деревенской девушки для неё потеряна. Её платье останется тем же, нетронутым, к нему не добавится новых орнаментов… никто не оценит его красоту, а когда она умрёт – некому будет одеть его на её бездыханное тело и отнести её к могиле. Она поёжилась, резко прижала ладонь ко рту, чтобы удержать внезапные всхлипывания, и пытаясь вновь успокоиться. В конце концов, кто знает что произойдёт, если проклятие будет снято… Может Теймхнин… Нет. Это слишком глупая мысль – никто не возвращается из мира мёртвых в мир настоящих живых.

– Смотри, – она судорожно вздохнула и вскочила, пытаясь скрыть своё внезапное отчаяние.

Она подошла к другому столу, где лежал готовый головной убор и на нём вернувшийся к тому времени глаз-баюн. Он недовольно хрюкнул, когда Снежана попыталась вытащить из-под него головной убор. Даже несмотря на её подавленное настроение, она не смогла удержаться от смешка, видя его недовольное и упрямое выражение – он всё ещё был твёрдо убеждён, что это украшение было сделано именно для него! После недолгих уговоров и шутливого перетягивания, ей наконец удалось отобрать у него головной убор и надеть на себя. Убор был сделан в форме обруча с вычурной каймой и украшен длинными кистями с бутонами подснежников на концах. Она поправила его, прижала к себе готовую полоску платья и закружилась в традиционном свадебном танце номадов, тихо напевая соответствующую песню, которой её научила её прабабушка с отцовской стороны. Правда это было уже давно и она забыла некоторые слова, заменяя их похожими. Теймхнин мрачно наблюдал за ней. Он никак не мог понять, что с ним происходит. Что это за щемящая боль, которую он вдруг начал чувствовать? Он чувствовал что-то, что хоть и было смутно знакомым, но что он чувствовал последний раз так давно, что уже не знал как же это называется. Вид этой танцующей девушки причинял ему страдания, но не те, к которым он уже привык, не те, что происходили от его проклятого существования. Нет. Он вдруг впервые отчётливо осознал, что это именно он разрушил спокойное и благословенное будущее этой девочки. Невинной девочки, которая не причинила ему зла, чья вина была лишь в том, что она родилась не в той семье и доверилась подруге. Призрак в отчаянии затрепетал – откуда у него вдруг эти мысли? Почему он вдруг переосмысливает смерти тех девушек, которых привели в таверну предшественницы Снежаны? Он имел право на отмщение! Разве нет? Или может он просто позволил себе стать таким же чудовищем как и волкодлаки, которых он так презирал? Даже не пытаясь этому противостоять? Раскаяние. Внезапно он вспомнил имя той боли, что терзала его душу. Это было раскаяние.

Снежана сделала очередной поворот и её взгляд упал на эльфа. Увидев выражение его лица, она замерла на месте и побледнела.

– Что случилось? – спросила она, почему-то шёпотом.

Эльф вздрогнул, услышав её голос, потом отвернулся. Какое-то время он раздумывал и, наконец, ответил:

– Дом твоей семьи сожжён…

– Что? – ахнула Снежана и поспешно вернулась к столу. – Как? Почему? – она медленно опустилась на стул, глядя на призрака широко открытыми от ужаса глазами.

И вновь эльф какое-то время молчал, раздумывая о произошедшем тем вечером. Он и сам ещё толком не разобрался во всём этом. Наконец он взглянул на девушку, которая смотрела на него испуганно и выжидающе, и продолжил:

– Пару дней назад твоя сестра и та девушка, что была здесь с тобой, когда ты впервые пришла сюда, не вернулись из леса… Брат твоей подруги и её жених были растерзаны волкодлаками пару дней спустя, во время поисков… Их семьи обвинили в этом твою семью, а мать твоей подруги рассказала всем о проклятии… И вечером того дня… селяне сожгли твой дом…

Бисерное полотно выскользнуло из рук Снежаны и упало на пол, по её лицу потекли слёзы.

– А они… они…? – она не могла сказать этого вслух…

Лицо призрака неуловимо изменилось.

– Они не погибли от огня… – бесцветным голосом ответил он.

Девушка вздрогнула, посмотрела на него, пытаясь осмыслить его ответ, её глаза распахнулись ещё шире.

– Ты… ты там был… – полу-спросила полу-утвердила она, осознав, что запах гари ей не почудился.

По его взгляду она поняла, что её догадка верна. Несколько мгновений она смотрела ему в глаза, потом отвернулась, словно не решаясь смотреть на него, задавая следующий страшный вопрос.