Нарисую себе счастье
Шрифт:
И немедленно встревожилась.
Оттолкнула его, положила ладонь на грудь, сдвинула брови.
— А ну-ка садись и дыши ровно. Сейчас я отвара принесу!
Он послушно упал в кресло, но меня не пустил. Потянул за собой, усадил себе на колени, уткнулся носом в мои кудри и весь затрясся. Не сразу я поняла, что он смеется, успела уже заволноваться.
Впервые я видела смех Казимира. Беззвучный, но настоящий.
— Не бойся, не помру от одного поцелуя, — выдохнул он весело, а потом все испортил, добавив: — А если помру, то счастливым. Это дорогого
Я затихла в его объятиях. Прикрыла глаза, наслаждаясь близостью. Сердце его успокоилось, снова застучало размеренно.
Его рука лениво гладила мое плечо. Казимир размышлял, я почти чувствовала, как скрипят шестеренки в умной голове.
— Так ты серьезно про ребенка? — наконец спросил он.
— Более чем.
— Я не против.
— Еще бы ты был против. Я все сделаю сама. Тебе нужно только… м-м-м…
Моя фантазия на этом иссякла, я надула губы, подумав, что он мог бы и помочь. В конце концов, он тоже будет участвовать в процессе зачатия.
— Я его ведь не увижу, Мари.
— Зато ты будешь знать, что оставил после себя наследие.
— Верно. Тебе тяжело будет.
— С деньгами и под защитой твоего имени? Не смеши меня. Справлюсь. Зато и заводы у меня никто не отберет, никто даже подумать дурного не посмеет.
— Тоже верно. Еще раз спрошу: ты точно этого хочешь? Или ради меня просишь?
Ради тебя, конечно, но так я и призналась!
— Мир, любая женщина мечтает стать матерью. Я не исключение.
— И в постель со мной согласна?
— Тебя еще раз поцеловать? — грозно спросила я. — С первого раза не понял?
— А и поцелуй, — фыркнул он. — В любое время можешь целовать, я прятаться не стану.
Ах вот значит как, Казимир Федотович? Вызов мне бросаете? Надеетесь, что я струшу и отступлюсь? Ну нет, я не такая. Поерзала на его коленях, повернулась и обняла за шею.
— Хочешь, я побреюсь? — неожиданно спросил супруг.
— А можно?
— Для тебя — хоть звезду с неба.
— Не нужно мне звезд, — улыбнулась я. — Мне другое нужно.
— Я тебя услышал. Дай мне немного подумать, хорошо?
— Ладно.
На самом деле его слова меня порадовали. Бежать в спальню прямо сейчас было страшновато. Лучше вот так, постепенно. Начиная с поцелуев.
***
Внезапно я чувствовала себя счастливой. Странное, почти незнакомое ощущение. С того дня, как умер отец, абсолютно забытое. Конечно, я старалась не унывать. Ловила кончиком носа солнечные лучи. Любовалась каплями росы на резных листьях крапивы. Наслаждалась хрустом мелкой рыбешки, обжаренный в муке, кислой терпкостью щавеля, запахом травяного чая, крошащимся в пальцах углем… Но это были лишь мгновения, словно проблески молний в грозу. Вот я счастлива, а вот уже ругаюсь с Ильяном и бегу поддержать едва не падающую мать. Думаю о том, что завтра нечего будет есть. И паутина в темном углу как будто бы даже привычна и родна, никакого желания нет ее убирать снова.
Теперь все изменилось. Я просыпалась уже с улыбкой на устах, предвкушая чудеса нового
Так получилось, что Казимир уступил мне свой кабинет, свой стол и свое кресло, перенеся бумаги и письма в гостиную. Растянувшись на диване, он ленился, читал газеты, беседовал о чем-то с Ермолом и Ильяном. Пил много чая с матушкой, с аппетитом ужинал и обедал. Писал много писем, дважды звал гостей.
Казимиру чуть поправился, я это видела. От того, что ему становилось лучше, и я была счастлива.
В те дни, когда приезжали Синицын или Гальянов,я пряталась в кабинете и доставала краски и кисти. Не то, чтобы я боялась друзей Казимира, просто чувствовала себя при их разговорах лишней. Стоило же взять в руки грифельный карандаш, голова выключалась напрочь. Вот и сегодня я вычерчивала новый чайник, маленький, пузатый и приплюснутый. Знаю, что никто не купит такую ерунду, что все хотят солидное, большое и с позолотой. А тут будут травы да васильки. И крышка в форме колокольчика.
Плевать. Мне нравится. Себе такой попрошу слепить. Или Ольге подарю, мне кажется, она оценит.
Послышались привычные уже шаги, передо мной лег набросок. Две косые буквы — С и М. И герб, вырезанный из какой-то старой газеты.
— Что это? — не оборачиваясь, спросила я, откладывая в сторону кисть и промокая ее бумагой.
— Подарок на свадьбу Симеону и Матильде. Мы приглашены. Дарить будем, конечно же, сервиз. На двадцать четыре персоны. Все, как полагается, с тарелками, чашками, двумя чайниками.
— С молочником? — улыбнулась я. — И вензелями?
— Да. На одной стороне инициалы, на другой герб Озеровых. Скромно и со вкусом. Нарисуешь?
— Конечно. А ты сам лепить будешь?
— Конечно.
Он стоял у меня за спиной, и я жмурилась от одного только звука голоса. И когда ощутила горячее дыхание, щекочущее шею, вздрогнула от предвкушения. Сразу стало жарко.
— Мне нравятся твои волосы. У такой стрижки масса преимуществ.
И поцеловал меня в изгиб шеи. Еще и еще раз. Так нежно и сладко! Мне вдруг захотелось, чтобы он меня укусил, и тут же тонкую кожу легко прихватили острые зубы. Я не смогла сдержать жалобный стон.
Губы тут же исчезли, и я застонала снова — теперь уже протестующе, с возмущением. Куда?
— Напугал?
— Нет! — фыркнула я. — Мало!
— Даже так?
Казимир сгреб меня в объятия и утащил на кресло. Посадил себе на колени — ему так нравилось — и принялся ласкать губами мою шею уже куда более активно. Я млела, откидывала голову, мурлыкала как кошка. Сделалось жарко, душно. Кожа сделалась невероятно чувствительной. Каждое прикосновение обжигало.
Губы обхватили мочку уха, пощекотали.