Нарисую себе счастье
Шрифт:
— Ты не носишь серьги, — пророкотал Казимир. — Какое упущение. Я отвезу тебя в ювелирную лавку.
— Зачем? Мне не нужно.
— Нужно. Не спорь с мужем. Еще тебе куплю ожерелье… — он снова спустился к шее, выцеловывая уже ключицы. — И кольца, много колец.
Теперь он занялся моими пальцами.
Ах, так это игра такая? Мне нравится!
— И браслет на щиколотку! — воодушевился супруг, вдруг ссаживая меня с колен и соскальзывая на пол. Туфелька полетела прочь, а чулок я дома не носила, тут тепло. Влажное прикосновение языка к косточке
— Где же ты видел такие браслеты? — пролепетала я.
— В Икшаре. Там женщины носят. С колокольчиками. Забавно.
Я немедленно захотела полюбопытствовать, откуда он знает, что у икшарских женщин под юбкой, но не успела. Его губы и руки поползли вверх по моей ноге. Медленно и неотвратимо.
— Что же ты творишь?
— Не бойся. Если захочешь — останови меня.
Я не хотела. Вцепилась пальцами в подлокотники кресла, тяжело дыша. Зажмурилась, потому что от странного зрелища — Казимир на коленях передо мной — голова кружилась еще больше. Подол платья поднимался выше, поцелуи текли следом, будоража, вызывая странный жар в животе и тяжесть в груди. Я отдавалась его рукам ровно до тех пор, пока его губы не коснулись кружева белья.
— Прекрати, хватит! — запаниковала я.
Он вдруг и в самом деле остановился. Разочарование смешалось с облегчением. Я заглянула ему в лицо и поняла, что он снова смеется беззвучно.
— Жаль. Мне понравилось. Ты потрясающе пахнешь.
Боги! Я закрыла вспыхнувшее лицо руками, едва не плача от смущения. Да разве можно такое вслух говорить?
Казимир стянул меня на пол, обнял, уткнулся подбородком в макушку и вкрадчиво прошептал:
— Что ты чувствуешь в моих руках, Мари? Расскажи мне.
Я дернулась возмущенно, стукнулась об его подбородок и затихла. Потом заговорила очень тихо.
— Мне жарко. И мурашки по коже. Иногда тебя слишком мало, иногда — слишком много. Все так сложно, Казимир.
— Все очень просто, милая. Посмотри на меня. Не прячься.
Я отстранилась и подняла мокрые ресницы. Его лицо сияло. Впервые я видела его настолько счастливым.
— Даже если я сегодня умру, то не в обиде на судьбу, — хрипло сказал он. — Я теперь познал и самое страшное, и самое прекрасное.
Дурак. Нужно же было все испортить! Опять умирать собрался?
— Мир, а если операция? — осторожно спросила я.
Он тут же поджал губы и потух.
— Нет уж. Не хочу, чтобы меня потрошили как утку. Лучше уж во сне умереть. Или рядом с тобой.
Очарование момента напрочь рассеялось. Я закатила глаза и поднялась с пола. Он не удерживал.
Вернулась за стол, поглядела на буквы “С и М” и принялась записывать, проговаривая вслух:
— Больших чашек без блюдец дюжина. Маленьких с блюдцами — дюжина.
— Зачем большие? — глухо спросил Казимир.
— Так интереснее. Симеон оценит. Тарелок глубоких — две дюжины. Маленьких плоских, широких плоских — столько же. Чайник, молочник, что еще?
— Супница, солонка. Блюдо еще и соусник.
— Записала.
— Да, строго белая посуда, черные с золотом буквы.
— А может, желтый цвет? Или голубой?
— Нет, только белый.
— Тогда большие чашки вычеркиваю. Оставим обычные.
— Да, так лучше будет.
Мы разговаривали так спокойно, будто не задыхались только что в объятиях друг друга. Будто и нет между нами ничего, только работа. И оттого сердце сжималось в груди. А у него? У него тоже?
— Как ты себя чувствуешь?
— Благодарю, вполне прилично.
— Гальянов уехал?
— Да, около часу назад. Не хочешь вечером на фабрику со мной съездить?
— Давай завтра? Я как раз эскизы подготовлю. Вместе выберем форму посуды. И да, хорошо бы на свадьбу еще стеклянные кубки послать. Гостей много будет, люди заинтересуются. Можно особо не усердствовать, все равно половину побьют. Зато запомнят.
— Хорошая мысль, так и сделаем. Пошлю Ермола на завод с письмом как можно скорее.
Казимир поцеловал меня в макушку и стремительно вышел, а я потерянно всхлипнула. Ну почему он такой… не гибкий? Как же больно его любить!
Пара слезинок упала на рисунок, краска поплыла. Я решительно вытерла глаза. Ну уж нет, я так быстро не сдамся. Времени все меньше, время утекает сквозь пальцы, уже зима на носу. Нужно торопиться.
Глава 23. Свежий взгляд
Я еще долго сидела, безмолвно разглядывая пустой лист бумаги и разговаривая мысленно сама с собой.
Я люблю Казимира. Люблю так сильно, что дух захватывает. Не самое приятное открытие. Но вот в чем странность, меня даже не особо интересует, любит ли он меня. Это неважно. Моей любви на двоих хватит. Он меня не обижает, он целует, он делится со мной своими мыслями — это куда больше, чем я надеялась, когда соглашалась выйти за него замуж.
А я собираюсь его спасти.
Неожиданно мне стало душно, в глазах затуманилось. Я отложила рисунки в сторону и вышла из кабинета. Выглянула на крыльцо, уставилась в ясное синее небо. Когда отец погиб, когда матушка слегла, я толком не думала ни о чем. Жизнь продолжалась… но не для всех. А теперь стало страшно. Как же это так — умереть? Не видеть больше ни птиц, ни деревьев, ни дождя. Не дышать, не сомневаться, не любить. Стать ничем, пустотою, грудою гниющей плоти где-то под землей. Вот ты был — а потом тебя нет. И даже самые близкие смирятся и забудут.
Может, и есть в этом какой-то покой, даже вселенская справедливость. Кто-то умирает, кто-то рождается. Не будет детей у Казимира — появятся у Ольги. Род все равно продолжится. Мы на этой земле лишь гости. Приходим голые и с собой ничего не забираем.
Не позволю.
Встряхнув волосами, я зашипела и прищурилась. Не позволю! Казимир мой, я не отдам его смерти. Если есть шанс на спасение, то я должна его использовать. Знать бы, как его уберечь! Я бы свою жизнь за него отдала, если б могла…