Наша навсегда
Шрифт:
— Маленькая… — слышу я предупреждающий измученный хрип, — не надо так… Я же не железный…
Я знаю! Знаю! Ты — живой! И мне невероятно хочется это почувствовать. Снова. Живой. И меня делаешь живой.
Боже, какая я, оказывается, все это время неживая была!
Страшно осознавать, что это может прекратиться. Контраст оглушает.
И я снова и снова тянусь губами, вожу ими по шее, наслаждаясь вкусом, запахом, облизываясь и чуть ли не урча.
И с восторгом отмечая, что объятия Лешки становятся все крепче и крепче, а сам он каменеет в буквальном смысле.
— Маленькая… Не надо так… Я не довезу тебя… Не донесу даже…
Да если бы я могла тормознуть,
Дверь подъезда, темнота улицы, замкнутое пространство машины.
Заднее сиденье.
Я скольжу спиной по гладкой коже и вижу перед собой только его: глаза, губы, огромная черная тень, полностью укрывающая меня.
Я в безопасности.
Боже, я наконец-то в безопасности! Впервые за столько лет!
Обнимаю его за шею, притягиваю к себе. Мне хочется поцелуй.
Меня так давно не целовали.
Те, кого я люблю.
— Маленькая… — хрип заглушает неистовое биение сердца, — моя… Это будет быстро. Прости. Быстро.
Боже, о чем он вообще?
Я даже не понимаю, в своем стремлении как можно больше напиться из моего источника жизни, что он говорит. Что вообще происходит. Все фрагментарно.
Треск одежды, оглушающее ощущение голой кожи по скользкому сиденью, непомерная тяжесть на мне, благословенная тяжесть!
Выдох в губы.
Поцелуй меня уже! Поцелуй!
И поцелуй.
Глубокий, жесткий, сминающий все, уже несуществующие преграды.
Я ничем не управляю, покорно открываю рот, позволяя напористому языку вылизывать себя, глубоко, сильно, ритмично. Вкус забивает все рецепторы.
Я не дышу. Нечем.
Жадно хватаю ртом горячий свинец, заменивший воздух в этой машине, когда Лешка прижимается губами к шее, кусая, по-звериному жадно и жестко.
А потом выгибаюсь и кричу, ощущая невероятно острое вторжение.
Все мои нервные окончания словно в одно мгновение убежали вниз, туда, где резко, до конца, вошел в меня здоровенный, обжигающе горячий член.
Это настолько неожиданно почему-то и больно, словно в первый раз!
Словно я опять лишаюсь девственности! И лишь сладких утешений Лиса не хватает. Он отвлекал меня тогда, успокаивал.
А Лешка…
Лешка просто смотрит так, будто сожрет сейчас, всю, без остатка!
Чуть выходит и снова таранит меня!
И в этот раз к боли сладким дополнением — возбуждение. Оно никуда не делось же, просто тело, шокированное после пятилетнего перерыва, выдало первую из возможных реакций.
И сейчас выдает вторую.
— Маленькая… — хрипит Лешка, судя по всему, чуть-чуть вернув себе ясность рассудка из-за моей реакции, — сколько мужиков у тебя было после… нас?
— Никого, — не задумавшись даже, отвечаю я чистую правду. — Никого!
В глазах Лешки загораются настолько явные хищнические огни, что я даже слепну на мгновение. И чуть чуть ерзаю, ощущая, как тело привыкает к непомерному вторжению, подстраивается. Вспоминает…
— Охуенно, маленькая… И не будет, не будет! — рычит Лешка возбужденно, его хищный оскал заводит меня, тянусь в его лицу пальцами, желая погладить, желая снова поймать то ощущение полного, безоговорочного счастья, что испытывала рядом с ними двумя. Я ведь только спустя годы поняла, что именно эти несколько месяцев я была абсолютно, нереально счастлива. Поняла и оплакала ту себя, глупую и счастливую.
А теперь… Теперь у меня есть шанс вернуть! Неужели упущу?
Ни за что!
Лешка ловит мои пальцы губами, как большой дикий кот, рычит, раскачиваясь во мне. Это уже не больно. Это… Это так невероятно! Как я жила без этого, боже? Как я жила вообще?
— Маленькая…
На каждое свое “да” он делает толчок бедрами, и я вскрикиваю согласно.
Конечно, да! Боже! Да!
Лешка счастливо выдыхает, а потом…
Потом я погружаюсь в такое сумасшествие, что снова забываю все слова. И себя забываю! Он меня с такой силой таранит своим здоровенным членом, что я давно бы уже улетела с гладкого кожаного сиденья, если б не его руки, не тяжесть его тела.
Лешка полностью ложится на меня, укрывая собой, ему, огромному, тяжелому, неудобно даже в этой здоровенной машине, но я этого не замечаю. Он меня настолько сковывает, настолько сильно держит, бесконечно целуя, хрипя что-то повелительное, жесткое, кусая в шею и грудь… И не переставая двигаться, размашисто, длинно, плотно.
Я превращаюсь в нечто аморфное, неспособное даже отвечать.
Нет сил, нет энергии. Он все себе забирает. Всю меня.
И я отдаю.
И еще отдам.
Без остатка.
Потому что нельзя по-другому мне, оказывается.
Потому что иначе я — не живая.
29
Реальность долго не подгружается в мой устаревший жесткий диск, и, кажется, там вообще форматирование началось. До заводских настроек пятилетней давности.
Ничем другим я не могу объяснить то, что до сих пор обнимаю Лешку, до сих пор дышу исключительно его запахом и неистово, судорожно сжимаю внутри собой. Словно боюсь отпустить. До конца форматирования.
Лешка тоже не торопится отстраняться, наоборот, он наваливается, полностью вдавливая меня своей махиной в сиденье, и медленно, тягуче целует шею. Там, где кусал только что, кончая. В меня кончая.