Нашла коса на камень
Шрифт:
— Да боленъ ли онъ? — вся закраснвшись, спрашиваетъ Джильяна, — въ этомъ весь вопросъ. Вамъ, можетъ быть, извстно, что онъ три раза въ моей жизни посылалъ за мной точно также, экспромтомъ. Разъ меня подняли среди ночи, а, пріхавъ къ нему, я убдилась, что это была чистая фантазія, капризъ, вызванный желаніемъ показать свою власть надо мной. Онъ былъ такъ же здоровъ, какъ мы съ вами.
Она остановилась, еле переводя духъ.
— На этотъ разъ онъ не такъ же здоровъ, какъ мы съ вами,! — спокойно возражаетъ Бернетъ, — не бойтесь!
Новое молчаніе, враждебное со стороны Джильяны, холодно выжидательное со стороны доктора.
— Поздъ, — заговорилъ докторъ, — отходитъ изъ Карнфорта пять минутъ девятаго; отсюда до станціи семь миль, такъ какъ дорога тяжелая, и намъ слдуетъ выхать не позже
Онъ съ поклономъ отворяетъ ей дверь, и она поспшно выходитъ, склонивъ голову на грудь. Она неузнаваема.
До отъзда остается еще полъ-часа. Джильяна сидитъ съ дядей въ его кабинет, отдавая ему послднія инструкціи, голова ея покоится у него на плеч, слезы текутъ изъ глазъ. Погода ужасная, — втеръ такъ и воетъ.
— Чмъ я заслужила путешествіе въ полтораста миль, въ такую ночь и въ такомъ обществ?
— А можетъ быть, онъ окажется премилымъ малымъ? — утшаетъ ее дядя; но она ничему не внемлетъ.
Карета подана къ запорошенному снгомъ подъзду; Джильяна, расцловавъ всхъ своихъ подданныхъ, собирается ссть въ экипажъ какъ вдругъ замчаетъ отсутствіе горничной.
— Гд Гриффитсъ? скажите, что я жду ее, — приказываетъ она слуг.
— Она отправилась впередъ, на извощик, съ вещами, — докладываетъ тотъ. — Джильяна, ршившаяся-было не обмняться со своимъ спутникомъ ни единымъ словомъ, обращается къ нему съ вопросомъ.
— Вы, вроятно, пожелаете курить? Человка намъ брать незачмъ, а потому вы можете хать на козлахъ.
— Благодарю васъ, — отвчаетъ докторъ, — я не курю, а такъ какъ уже схватилъ насморкъ, то, съ вашего позволенія, сяду въ карету.
На двор бушуетъ мятель; провожающіе кричатъ ей, чтобъ она скорй садилась; больше ничего не остается, какъ повиноваться. Сли, лошади подхватили, шестичасовой t^ete-`a-t^ete начался. Одно и то же мховое одяло закрываетъ имъ колни; они оба твердо ршились причинять другъ другу какъ можно больше непріятностей. Джильяна забилась въ уголъ, стараясь, чтобъ ни одна складка ея шубы не коснулась его. Они выхали на большую дорогу. Снгъ глубокъ, но лошади сильны, такъ что бояться нечего, Джильяна спокойно предается своимъ мыслямъ. Передъ нею возникаютъ картины прошлаго, она заглядываетъ въ будущее, мысленно останавляваясъ на фигур почти незнакомаго ей старика-отца, который, по годамъ, могъ бы быть ей ддомъ. Она никогда не жила съ нимъ, да и мать ея провела послдніе годы своей короткой и безупречной жизни вдали отъ него; съ дядей Марло отецъ тоже не знался. Движеніе спутника вывело нашу героиню изъ задумчивости. Послышалось чирканье спичкой, которую докторъ поднесъ къ свчк въ небольшомъ, каретномъ фонарик.
— Вамъ свтъ не мшаетъ? — спросилъ онъ отрывисто, — если нтъ, мн пріятно было бы почитать. Никто изъ насъ разговаривать не желаетъ, а для меня очень интересно спокойно почитать съ часокъ.
— Пожалуйста не стсняйтесь, мн совершенно все равно.
Это неправда; тщетно старается Джильяна возвратиться къ прерваннымъ размышленіямъ, лично ей огонь не мшаетъ, голова ея въ тни. Свтъ падаетъ только на книгу да на пальцы Бернета, переворачивающіе страницы; его фраза: «Никто изъ васъ разговаривать не желаетъ», неотвязно преслдуетъ ее:- какъ онъ смлъ это сказать? Вскор ее начинаетъ мучить любопытство, ей смертельно хочется узнать, что читаетъ ея спутникъ; она понемногу придвигается и заглядываетъ черезъ его плечо, — оказывается статья о греческой антологіи. Проходятъ нсколько минуть. Она прочла полторы страницы и забыла мятель, отца, Бернета, себя, глаза ея такъ и бгаютъ по строчкамъ; но посреди какой-то особенно заманчивой фразы неумолимая рука переворачиваетъ страницу…
— Что вы сказали? — спрашиваетъ Бернетъ, вскинувъ на нее глава.
— Ни-и-чего, — бормочетъ она, — я только кашлянула.
Добрались, наконецъ, путники и до желзнодорожной станціи, гд надо ждать прихода ночного позда; оказывается, что ни горничной, ни вещей еще нтъ. Поздъ приходитъ, и Бернетъ проситъ Джильяну садиться поскорй въ вагонъ; тщетно протестуетъ она, увряя, что не подетъ безъ горничной; но попрежнему побда остается за нимъ, благодаря его спокойной настойчивости. Наступаетъ вторая половина ненавистнаго t^ete-`a-t^ete; теперь ей легче только въ томъ отношеніи, что они могутъ сидть дальше другъ
— Пожалуйста не поднимайте.
— Не поднимать, — вы не шутите?
— Конечно, не шучу, я люблю воздухъ.
— Такъ наслаждайтесь имъ на здоровье;- съ этимъ онъ возвращается въ свой уголъ и надваетъ пальто.
Минутъ черезъ пять раскаяніе овладваетъ Джильяной: ледяной втеръ такъ и обдаетъ ей лицо, въ ея жилахъ нтъ ни капли незастывшей крови. Искоса посматриваетъ она на своего врага, который, опустивъ голову на грудь и надвинувъ шляпу на глаза, какъ будто спитъ глубокимъ сномъ, — и осторожно пробуетъ поднять злополучное окно. Окоченвшія руки отказываются ей служить, окно не подается. Она перемняетъ мсто, втеръ съ изморозью и тутъ настигаетъ ее, она садится спиной къ локомотиву — все тщетно, вагонъ превратился въ ледникъ. Она снова взглядываетъ на сосда — спитъ себ какъ младенецъ. На глазахъ ея навертываются слезы и тутъ-то, наконецъ, раздается его голосъ!
— Чтожъ! все продолжаете любить воздухъ, или съ васъ довольно?
Она молча указываетъ на окно, но онъ этимъ не довольствуется.
— Прикажете запереть? — спрашиваетъ онъ оффиціальнымъ тономъ.
— Запереть, запереть! — шепчетъ она почти сквозь слезы, причемъ зубы ея стучатъ такъ сильно, что словъ почти разобрать нельзя. Въ минуту окно поднято; Бернетъ возвращается на свое мсто и чихаетъ нсколько разъ.
Медленно тянется время; бдная Джильяна такъ прозябла, что не можетъ думать ни о чемъ, кром того, что ей холодно; усталый спутникъ продолжаетъ спать. Въ часъ ночи они прізжаютъ въ Лондонъ; въ самомъ мрачномъ настроеніи духа выходитъ «путешественница по-невол» изъ экипажа у подъзда дома, занимаемаго отцомъ. Тутъ ее ожидаетъ рядъ пріятныхъ сюрпризовъ. Больной, въ минуту досады, распустилъ всю прислугу, — Джильяна прізжаетъ въ пустой домъ, гд нтъ никого, кром сидлки и работницы; комната, которую Бернетъ приказалъ для нея приготовить, въ ужасномъ вид, даже огонь порядочно не разведенъ въ камин. Но вотъ что всего хуже: тотчасъ по прізд до ушей ея, пока она стояла на площадк передъ комнатой отца, сквозь неплотно притворенную дверь долетлъ слдующій разговоръ паціента съ докторомъ:
— Такъ вотъ вы наконецъ, — капризнымъ тономъ говорилъ старческій голосъ, — пріятно думать, что вы не торопились.
— Я пріхалъ такъ скоро, какъ могъ, — послышался спокойный отвтъ.
— И привезли съ собой мою Корделію?
— Миссъ Латимеръ здсь; угодно вамъ видть ее сейчасъ?
— Господи, твоя воля!.. къ чему торопиться. Время терпитъ.
II
Ночь, проведенная Джильяной почти безъ сна, наконецъ миновала. Кое-какъ сдлавъ свой туалетъ и наскоро напившись чаю, она для развлеченія бродитъ по незнакомому, пустому дому. Въ этой квартир она въ первый разъ, — въ послдній ея пріздъ отецъ занималъ другую. Молодая двушка отворяетъ одну дверь за другою, съ упорствомъ жены Синей-Бороды. Везд ее встрчаетъ одна и та же картина: свернутые ковры, сложенныя занавски, мебель, канделябры, картины, статуи и бюсты въ чахлахъ. Ею наконецъ овладваетъ чувство, похожее на кошмаръ: долго ли придется жить здсь среди всхъ этихъ мшковъ? Она пробирается въ библіотеку, и только-что погрузилась въ чтеніе заинтересовавшей ее книги, какъ сидлка приходитъ звать ее къ отцу. Въ комнат полумракъ, постель стоитъ въ углубленіи, такъ-что, только подойдя въ ней вплотную, Джильяна ясно видитъ больного. Онъ молчитъ и не протягиваетъ ей даже руки; она наклоняется и робко его цлуетъ.
— Господи! — восклицаетъ онъ съ досадой, вытирая лицо тонкимъ платкомъ, — какъ холодна твоя щека! Я думаю, что мы отложимъ повтореніе этой церемоніи — безсрочно.
При этой истинно отеческой рчи щеки ея загораются ярымъ румянцемъ. Оскорбленная гордость и уязвленное чувство мшаютъ ей отвтить, она молча киваетъ головой.
— Долженъ извиниться, что не могъ принять тебя вчера вечеромъ, — продолжаетъ старикъ съ ироніею, тономъ холодной, условной вжливости. — Надюсь, что путешествіе твое было пріятное.