Наследие
Шрифт:
— Действительно, — с болезненным смешком произнес Розье. — Я ведь только…
— Какого черта ты здесь делаешь?! — прошипела Дана, появившись из-за поворота аллеи.
Розье побледнел, но не двинулся с места.
— О, ваша доверенная секретарша. Надо сказать, вы ловко подложили ее под меня, чтобы выследить…
Дана выдернула из кармана пистолет и направила его в лицо Розье:
— Конечно, ловко. Он тогда еще не знал, что подкладывать нужно тебя, а не под тебя.
Розье вздрогнул, как от пощечины.
— Дана, оставь! — произнес Лафонтен, кладя ей на плечо руку.
—
Розье моргнул, потом повернулся и пошел прочь. Когда его шаги на дорожке стихли, Дана медленно опустила руку с пистолетом. Коротко вздохнула — и Лафонтен внезапно понял, что она едва сдерживает слезы.
— Дана?
— Ничего… это ничего, — дрогнувшим голосом проговорила она. — Просто глупо. Ведь я почти поверила ему тогда. Почти… а он…
Лафонтен мягко взял ее за плечи, заставляя повернуться к себе. Глаза у нее были мокрыми.
— Дана, человек на многое способен ради того, что представляется ему нужным и правильным. Любой человек. В том числе и ты.
Она подняла глаза. В них было уже знакомое ему выражение — смесь сосредоточенности и беззащитности, он видел у нее такой взгляд всякий раз, когда заставлял понимать и принимать нечто не слишком приятное.
— Вспомни, ты тоже лгала ему.
— Он не имел права так поступать с вами, — упрямо проговорила Дана, пряча пистолет.
— Он думал, что имел. В известном смысле он был прав. Идем, пока нас не начали искать.
Лафонтен переложил трость в правую руку и подал Дане левую. Она взяла его под локоть.
По пути до ворот кладбища они молчали, но, сев в машину, Дана спросила:
— Вы боитесь, что я буду мстить?
— Я не хочу, чтобы ты считала его врагом.
— А вы не считаете его врагом?
— Нет.
— Тогда кем вы его считаете? Несчастной заблудшей овечкой?
— Не знаю, — произнес Лафонтен. — Три года назад я бы его не пожалел.
— А сейчас?
— Неважно. — Он отвернулся и стал смотреть в окно.
Дана промолчала.
*
Вечером, после ужина, Лафонтен расположился в малой гостиной перед камином; Дана принесла чай с успокоительными травами — она заваривала его каждый вечер, не пропуская ни дня. Налив две чашки, тихонько села в кресло.
— Вижу, что хочешь поговорить, — заметил Лафонтен, продолжая смотреть на огонь в камине, — и даже догадываюсь, о чем.
— Месье Антуан, что за дело до вас Камиллу Розье? Чего он хотел? И вы даже сказали, что он в как будто прав.
— Тебе так хочется это знать? — спросил он, глотнув чая.
Она кивнула.
— Хорошо. Розье считал, что из-за меня остался без отца и рос незаконнорожденным. Сейчас, возможно, он так не думает.
— Кто же его отец?
— Он считал, что Клод Валера. Я думаю, что Альфред Берк.
— Снова Клод Валера! — покачала головой Дана. — Чем он так не дает
— Насчет других не знаю. А мне… Что бы там ни было, его смерть все равно на моей совести.
Дана смотрела спокойно и внимательно, и он продолжил:
— Дана, ты не знаешь, эти сведения засекречены… Во время войны и после я работал на военную разведку.
— Сколько же вам было лет?
— Немного. Но на меня обратили внимание… У меня очень рано проявились способности к внушению. Врожденные. Их можно использовать по-разному, но, когда идет война, люди во всем ищут в первую очередь оружие. И меня научили превращать в оружие свой дар. Тогда это казалось нужным и правильным. Я пускал свои способности в ход, не задумываясь. Кроме прочего, на моем счету было немало и вот таких «самоубийств». Но потом мне стало страшно. Я начал бояться того, что могу. В конце концов, решил, что лучше забыть о таком опасном даре — и забыл. До той злополучной истории…
— Какой истории?
— Ты не помнишь, как Валера стал Гроссмейстером? Альфред Берк погиб в автокатастрофе. Как выяснилось позже, это было заказное убийство… Его место занял Валера. И сразу начались грязные игры.
— Да, кое-что я читала… Процесс Густава Бергмана?
— Да. Я тогда отказался подыграть Валера, и он дал мне понять, что отыграется на моем сыне. А я допустить этого не мог.
— Ну и что? — спросила Дана. — При чем здесь…
— Все при том же. Угрозы Валера были не пустыми словами. Я еще раздумывал, следует ли принимать их всерьез, а он уже перешел от угроз к делу. Арман попал в автомобильную аварию… Отделался легким испугом, но обстоятельства были уж слишком похожи на схему убийства Берка. Я был напуган настолько, что решил избавиться от опасного врага… Это не было самоубийством, Дана. Я заставил его. Не думал, что получится, на тот момент я много лет не делал ничего подобного. Но получилось.
— Но как?!
— Это трудно объяснить словами. У меня на руках были результаты расследования, доказательства его участия в покушении на Берка. Я пригрозил, что передам компромат в Трибунал. Запугал позорным разбирательством, расстрелом… Это чувствуется безошибочно — момент, когда человек теряет волю и перестает сопротивляться. Я приказал ему запереться в кабинете и не даваться никому в руки живым. И застрелиться, когда в дверь начнут стучать. Потом ушел, открыто, чтобы меня видели. Полчаса спустя вернулся, застал в приемной суматоху — никто не мог понять, почему Валера закрыл дверь и не отзывается. Естественно, к нему стали стучаться… Я в этом время был в приемной, на глазах у нескольких человек, и потому остался вне подозрений.
— И он не мог позвать на помощь? — недоверчиво спросила Дана. — Сразу, когда понял, что вы хотите что-то с ним сделать?
— Мог. И даже пытался. Но я заранее отключил все телефоны.
— Телефоны, — медленно повторила Дана. — Так вот почему вы не любили неработающих телефонов!
Он печально улыбнулся, глядя на огонь в камине.
— Этот кошмар преследовал меня всю жизнь. Не что-то еще, а именно телефоны. Может быть, потому, что не раз моим оружием становился именно телефон.