Наследие
Шрифт:
В молодости, отказываясь от работы на военную разведку, он заявил, что способности свои утратил, очевидно, вследствие постоянного нервного перенапряжения. Это было равно правдой и ложью. Правда состояла в том, что приказать человеку умереть не только требует немалого усилия, это еще и тяжелая эмоциональная травма. Конечно, если самому оставаться человеком, а не бесчувственной машиной для убийств. Ложь — в том, что дар внушения покинул его самопроизвольно. Нет, он сам приказал себе забыть о жестоком умении, которое давало невероятное ощущение силы и власти, но взамен медленно, но верно убивало душу. Забыть
Теперь ложь окончательно стала правдой. Это не значит, что он больше не способен убить. И способен, и убьет, если потребуется. Но вот так — уже никогда.
…Усталость усталостью, а собраться было нужно. Если он не появится в приемной Верховного вовремя, это вызовет подозрения…
Подняться на ноги он смог, спустя минут десять. Перебрался к столу, достал из нижнего шкафчика бутылку коньяка и стакан. Налил, выпил залпом. Отдышался. Убрал из папки опасные бумаги, положил на их место пару листов с обычными рабочими сводками. Еще посидел немного, собираясь с мыслями, и решительно поднялся.
В конце концов, постучать в дверь тоже кто-то должен.
*
Стучать в дверь Лафонтену не пришлось. Когда он добрался до приемной Верховного Координатора, там был парнишка — помощник архивариуса, пришедший с пухлой папкой для писем. Марси стояла у двери кабинета и прислушивалась.
— Добрый вечер, — произнес Лафонтен, входя в приемную. — Марси, в чем дело? Что-то не так?
— Я не знаю, — растерянно оглянулась она. — Марк пришел в начале шестого, как обычно, а дверь вдруг оказалась закрыта. Шеф никуда не уходил и не приказывал не беспокоить, зачем ему понадобилось запираться?
— А внутренняя связь?
— Отключена. И телефоны тоже… — Она подергала ручку двери. Повысила голос: — Месье Валера! Вы слышите меня? Что случилось?
И требовательно постучала в дверь. Трижды.
Ответа не было. А потом за дверью раздался выстрел.
*
Он погасил сигарету и вернулся к столу. Недавнее волнение улеглось, оставив после себя усталость и глухую подавленность.
Время все расставляет по своим местам. Тогда, двадцать шесть лет назад, Орден переживал нелегкий период. Слабость руководства, коммерческие интересы, которым не место в работе Наблюдателей, конфликты, несправедливые обвинения… Слишком много всего за короткое время. Громкий скандал с разоблачениями и без того непопулярных руководителей вызвал бы лишнее брожение в умах, а обвинения против Верховного Координатора неизбежно потянули бы за собой недоверие Трибуналу и склоки между региональными группами. Самоубийство Валера было лучшим выходом. Даже выяснись позже, что на самом деле произошло убийство, это не имело бы никакого значения — для конечного результата.
А для убийцы?
Устранение Валера было не целью, но частью многоходовой комбинации. Вероятность, что убийство раскроют сразу, тоже была, пусть и ничтожная. Лафонтен это в своих планах учитывал. При таком развитии событий его самого ожидало то, чем он давил на Валера — суд Трибунала и расстрел. Это стало бы полным поражением, но страха перед возмездием как таковым он не испытывал, ни сразу, ни тем более спустя время.
Тогда что означают страхи
За многие годы Лафонтен привык доверять своей интуиции. Воспоминания не приходят просто так; значит, есть что-то, что связывает сегодняшние события с теми, давними, но не забытыми.
Он никогда не прятался от последствий своих решений и поступков. Но именно сейчас на то, чтобы справиться с очередным «подарком» из прошлого, ему может просто не хватить времени.
От этой мысли становилось холодно.
Он окинул взглядом разложенные на столе бумаги, поморщился и нажал кнопку внутренней связи:
— Дана, вызовите машину. Мы отправляемся обедать.
*
…В ресторане все было таким же, как всегда. Невысокий потолок, мягко приглушенный свет, золотые и теплые тона в отделке интерьеров, любое время превращающие в солнечный день. Музыка, будто витающая в воздухе… Лафонтен снова поймал себя на попытке и здесь отыскать некие перемены — не первой и не второй с тех пор, как перемены вторглись в его жизнь. Но все оставалось по-прежнему.
И это тоже было хорошо.
Еще в зале этого ресторана имелось несколько уютных уголков, удобных, и когда хотелось побыть одному, и когда нужно было место для приватной беседы. И Дана бывала здесь довольно часто — когда возникала необходимость обсудить важные дела.
Вот как сегодня.
Лафонтен сам ел мало, в последние же дни его аппетит и вовсе оставлял желать лучшего; но это не мешало ему с удовольствием наблюдать за Даной. Важные дела не могли испортить ее аппетита, а достойный здорового мужчины обед никак не угрожал точеной фигуре. Непосредственность и полное отсутствие кокетства за столом придавали ей еще больше очарования…
— Итак, вы хотели поговорить о важном деле, — произнес он, когда она добралась до десерта.
— Да, — кивнула Дана и коротко нахмурилась. — Есть кое-что, о чем я хотела с вами посоветоваться. Мной заинтересовался Камилл Розье.
— Ну и? — удивился Лафонтен. — Вряд ли я могу давать вам советы в выборе мужчин.
— Дело не в этом. — Дана сделала глоток сока, отставила бокал и нетерпеливо поморщила нос. — Он мне не нужен и неинтересен. Но мне подумалось… Что, если на самом деле у него на уме не любовь?
Лафонтен призадумался. Предположение имело смысл. Вскружить голову, чтобы выведать нечто нужное и важное… Идея была стара, как мир, но увы, не устарела.
— Камилл Розье… И что вы предлагаете?
Она пожала плечами:
— Я могла бы сделать вид, что принимаю его ухаживания, и попытаться выяснить, чего он хочет на самом деле. То есть, конечно, он мог и по-настоящему увлечься, но почему именно сейчас? Вы сами учили меня не верить в совпадения.
Он помолчал немного.
— Не хочется подозревать в чем-то Камилла Розье… Но вы правы, такой всплеск интереса к вашей персоне едва ли случаен. А если так, то это опасно, Дана. С благими намерениями грязных игр не затевают, а Розье не настолько прост, чтобы легко выдать свои планы.