Наследие
Шрифт:
Ну и кроме того — что у Шапиро, что у Розье было достаточно связей среди высокопоставленных Наблюдателей, чтобы устроить еще какую-нибудь хитрую комбинацию, которую и не разгадаешь, пока она не начнет действовать. Обычно в подобных случаях Лафонтен ничего не боялся. Охотников подняться от кулуарных интрижек к серьезной политике он перевидел множество и временами лишь с холодным любопытством следил, как очередной такой претендент сворачивает себе шею в попытке прыгнуть выше самого себя. На сей раз, однако, его собственные позиции не столь прочны, как прежде, а значит, расслабляться
Сдвинув дальше вправо листы с записями об Ордене, Лафонтен переключил внимание на левую часть пасьянса.
Разбираться в запутанных личных отношениях наблюдаемых Бессмертных он по-прежнему не видел смысла, интересовали его факты, а не романтические страсти. Категорично заявленное Митосом нежелание видеть около себя Наблюдателей основательно усложнило дело, но спецгруппа на то и спецгруппа, чтобы работать в экстремальных условиях, и все передвижения Митоса и Кедвин отслеживались в точности.
И очень хорошо, что он не распорядился снять особое наблюдение с этой веселой компании. И хорошо, что на Джозефа Доусона запрет приближаться к дому Митоса не распространялся. Из рапорта Доусона стало известно, что с Митосом творится что-то непонятное, и Кедвин разыскивала Ансельма, чтобы договориться об убежище в Святом Христофоре. Митос туда и отбыл в сопровождении МакЛауда и Кедвин. Провожали их, как разглядели Стражи, Мишель Уэбстер и Роберт Морган. Что случилось по пути к монастырю и на какого врага нарвался Морган, никто не знал, но выброс витано Наблюдатели зафиксировали.
Наблюдатели из монастыря сообщили, что Митоса привезли в бессознательном состоянии, и в себя он пришел только через день. Очнулся, как ни в чем ни бывало, разве что от голода был очень слаб. Что за выяснение отношений имело место между Митосом и МакЛаудом, в отчетах не объяснялось — никому не удалось подойти достаточно близко, чтобы подслушать разговоры, а сам МакЛауд говорил только с Ансельмом и только наедине. Но в итоге МакЛауд надумал остаться в аббатстве, а Митос и Кедвин вернулись в Париж, где активно занялись подготовкой к отъезду далеко и надолго.
Митос, однако, занят был не только сборами. Он искал, очень настойчиво искал Кассандру. Уж если в Бессмертном проснулся охотничий инстинкт, можно не сомневаться, что он не успокоится, пока не доберется до своей цели.
Хотя Лафонтен предпочел бы, чтобы Старейший тоже убрался из Парижа и из поля зрения Высших Стражей как можно скорее.
Но, если с Кассандрой все было более-менее ясно (дорогу Митосу она перешла основательно, и неудивительно, что он решил избавиться от проблемы в ее лице раз и навсегда), то история с двойником Райана торчала, как елка посреди ледового катка. Игнорировать ее было нельзя: Митос уничтожил этого двойника необычным для Бессмертного способом, а потом с ним самим произошло нечто, столь же необычное. И отчеты Наблюдателей были уж очень невнятны, даже отчеты Доусона, который обычно узнавал все из первых рук.
Верховный нажал кнопку вызова. Дверь кабинета отворилась.
— Да, месье Антуан?
— Записывайте, Дана, — сказал он кратко. — Завтра с утра пригласите ко мне Джозефа Доусона. Ничего не объяснять, ничего заранее
*
От огня в камине веяло уютным теплом и покоем. Пляска пламени навевала дремоту, но спать было еще рано, иначе слишком долгой покажется ночь.
Дана подошла, как всегда, неслышно, поставила на столик возле кресла поднос. Взяла чайник и начала разливать чай.
— Месье Антуан?
Он глянул на нее, отвлекшись от огня в камине, взял у нее из рук чашку:
— Спасибо. — Вдохнул запах каких-то трав. — Что это такое?
— Очередной рецепт доктора Роше. — Дана налила вторую чашку и поставила чайник. — Что-то успокоительное. Вы плохо спите по ночам, месье Антуан.
Он изогнул бровь:
— Я просил вас не тратить силы, карауля меня по ночам. Для этого есть сиделки.
— Я не караулила вас по ночам. Просто встала, по своему делу. Ну и решила вас проведать. Поговорила с медсестрой.
Лафонтен, вздохнув, покачал головой, потом все-таки попробовал чай. Вкус оказался неожиданно приятным.
Дана взяла вторую чашку и села, поджав ноги, прямо на ковер перед камином. Там, на австралийском пляже, она любила вот так же сидеть рядом на песке. Но тогда это казалось чем-то вроде игривого способа выразить уважение. Теперь Лафонтен знал, что глядя вот так, снизу, она постоянно могла видеть выражение его лица и взгляда — даже когда он опускал глаза.
Он еще раз осторожно глотнул горячего чая и посмотрел на Дану. Она смотрела тревожно и сочувственно.
— Вас что-то беспокоит, месье Антуан. Или… это из-за снов?
— Снов? — удивился он. — Каких снов?
— Я говорила, что заглянула проведать вас ночью. Вы спали беспокойно, метались, почти как в жару… даже что-то шептали.
Он промолчал, снова глядя на свои руки и чашку с чаем. Дана придвинулась ближе:
— Это из-за него, верно? Из-за Джека Шапиро? Оттого, что вам пришлось…
— Я не хочу обсуждать это, Дана, — перебил он резко. Допил чай и поставил на поднос чашку. — Я пойду к себе. Пора ложиться.
— Конечно. Как скажете. — Она встала, но вместе с ним не пошла, осталась в гостиной.
Лафонтен поднялся в спальню. Нужно было привести себя в порядок и переодеться. Здесь помогать себе он позволял только Патрику, Дана появлялась, когда он уже лежал в постели. Подавала лекарства, делала уколы, потом просто сидела рядом, развлекая разговором или чтением — чтобы было не так скучно лежать под капельницей. Потом уходила, подменять дежурную медсестру он запретил ей сразу. И порога его ванной комнаты она не переступала никогда. Это была черта — внутренний барьер, ограждавший его интимную жизнь даже сейчас, после всего, что Дана уже видела и слышала. И было твердое знание, что, исчезни этот барьер — и не останется даже видимости их прежних отношений.