Наследница Ильи Муромца
Шрифт:
— Не кричи, котельщик, я тебя знаю, — осадила чертёнка Баба Яга. — Тебя как звать, и кто послал?
— Сэрвом кличут, — послушно ответил тот. — А послал меня барон наш, Заргар Шоколад, чтобы я, значит, дань с торгового каравана взял.
— Ты торговцев где видишь? — спросила бабка ласково. — Ослеп совсем, ром? Где товары? Где вьюки?
— А вот в кибитке что?! Рома не проведёшь!
— Этим мы с тобой с радостью поделимся. Как тебя там… Орара? Озера? Оруля? Вылезь-ка, красавица!
Из кибитки высунулась ханская жена:
— Орон! Меня звать Орон!
Я высунула нос из-за кибитки, а с другой
— И что это вы хотите у меня забрать, чтобы отдать? Детей, что ли, а? — скандалила Орон.
— Красивая, и характер хороший, — прошептал чёрт. И добавил:
— А детей-то много?
— Трое, чёрт лохматый! Дочки все, да ещё и близнецы! — зарыдала Орон и улезла в кибитку.
— Ух ты, — восторженно присвистнул чёрт, — сразу по трое рожает! Да ещё и девчонок! Да я с такой женой сразу бы богатым стал! Ну не сразу, лет через пятнадцать-двадцать, но что кэлдэрару двадцать лет?
— Так я за тебя и вышла, — прокричала Орон из-за занавески, — от горшка — два вершка, рога, хвост, да детский понос!
Я даже присела, так грубо это прозвучало, но Сэрв хмыкнул, достал гитару, сыграл несколько аккордов, и вокруг него завертелось пыльное облако. А когда оно улеглось, перед нами стоял смуглый красавец вполне человеческого роста, даже повыше среднего: чёрные кудри — волнами, глаза — как агаты, стройный, гибкий… даже я залюбовалась.
— А теперь выйдешь, красавица? — и пальцами прищёлкнул. — Монисто подарю, если посмотришь!
Жадная Орон выглянула из кибитки, и мгновенно зарделась: вот уж точно она таких парней не видела у себя в стойбище. Чёрт обманывать не стал — достал из воздуха связку монеток, нанизанных на цепочку, кинул в направлении кибитки. Цепкая девичья ручонка метнулась в воздухе и поймала ожерелье.
— Ах, — восхитился Сэрв, — ловка, как гадалка, быстра, как базарная умелица! Наша девка! Моей будет! Так согласна?
Орон кивнула.
— Дурища, спроси, сколько у него ещё жён есть! — всплеснула бабка руками.
— А какая разница? — спросила Орон. — У моего мужа я восемнадцатой была. Это он врал всем, что четвёртой. Он же с женой как разводился — сразу новую брал, но и старую оставлял. А здесь… ну, какая, чёрт? Какой женой я у тебя буду?
— Третьей, — улыбнулся Сэрв, — а с девчонками коль приходишь, станешь первой — у моих первых жён детей нет ещё. Главной станешь у моего очага, так-то.
Меня немного затошнило: то ли от аира, то ли от простоты, с какой жители этого мира решали свои семейные проблемы. Людей продавали и покупали, дарили и выменивали, жизнь ценилась в миску похлёбки из проросшей пшеницы, а смерть принималась так же легко, как насморк… Да как так-то?
— Эй, кийну, а сколько у человека жизней?
Полулис наклонился ко мне с козла и посмотрел как на сумасшедшую:
— Одна.
— А почему вы смерти не боитесь?
— А чего её бояться? Пока я жив — её нет, она придёт — меня не будет. Мы не встретимся никогда. Разве что на краткий миг. Но, говорят, она такая красотка, что не жалко и обняться с ней. Для женщин, понятно, — красавец. Высокий, светловолосый, глаза цвета неба, руки мягкие, голос добрый… Подарит тебе ромашку, да и всё. Превратится
— Фу! Нет, я уж лучше подольше поживу… — пока болтала с кийну, чуть не пропустила важный момент: бабка о чём-то договаривалась с чёртом. То есть с кэлдэраром. Хотя наши кэлдэрары — это совсем не то, что тут. Хотя немного похожи. Хотя и не совсем. Запуталась я! Надо послушать, о чём они говорят. Я навострила круглое пушистое ухо: медведи только видят плохо, а слышат очень хорошо. Надеюсь, бабка затребовала за скандальную Орон выкуп…
— А завтра с утра и двинемся в путь, — вещал Сэрв-чёрт. — Как раз время собраться будет.
Куда это он собрался собираться? Не с нами же?!
Яга кивнула:
— Жён своих в кибитку посади, сам верхами поедешь.
Аа-а-а, нет! Наш караван пополнится ещё тремя недотыкомками! А зачем кэлдэрару с нами? Бабка продолжила:
— И вот как доедем до Усть-Соколинска, ты вбок возьмёшь, там через десять вёрст пастбища ничейные. Вот табор и ставь.
— Да, давно я о своём таборе-то мечтал, — промурлыкал Сэрв, закинул гитару за спину, и кивнул. — И раз вы мечту мою приблизили, то окажу вам наше кэлдэрарское гостеприимство: раскинете шатры между табором и озером. Вечером у костра споём, поедим жареного мяска да вина выпьем. Утром — в путь.
Мяска! Мяска! Жрать!!! О, как же я была голодна, а тут ещё чёрт этот растравил меня мыслями о еде! И еле сдерживаясь, я потрусила вслед за головными всадниками, думая только о том, как буду обгладывать чью-то кость или мосол. Рррр….
У озера и вправду раскинулся табор. Большой! Цыганок в цветастых юбках сновало не менье сотни, везде бегали голые смуглые дети, подростки предлагали погадать (всем, кроме меня). Цыгане в ярких рубашках и кожаных жилетках стояли, похлопывая по голенищам сапог кнутовищами. Невдалеке паслись кони — тоже голов сорок, не меньше, и наверняка все — краденые. Ночь спустилась быстро, и в центре табора уже горел большой костёр. Нам представили Заргару, барону табора, и он одобрил и Орон, и её дочек, а меня долго трепал по загривку и уговаривал сплясать: пришлось подчиниться.
Когда все уже изрядно напились, я спустилась к озеру и присела на брёвнышко. Несмотря на солидный кус мяса в желудке, живот всё так же подводило от голода, и надо было хотя бы попить, чтобы утихомирить это ощущение. Спустившись к самому обрезу воды, я было опустила в воду лапу — не умею я лакать, ну! — и замерла, услышав голоса. Говорили голоса с присвистом и шипением.
— Когда-с-с-с заснут-с-с-с-с?
— С-с-с-коро-с-с-с…
На плававшем у берега бревне сидели две девицы из табора. На обеих были только юбки, и они занимались тем, что расчёсывали свои волосы. У той, что сидела ко мне лицом, был гребень из голубого стекла, который мягко отблескивал в лучах луны. Лицо девушки было так прекрасно, как могут быть только мадонны Рафаэля. У второй гребень был попроще, деревянный. Сидела она ко мне спиной, и лица было не видно. Расчесав роскошную чёрную гриву волос, девушка перекинула её наперёд, и стала плести косу: и тут я с ужасом увидела, что спины у неё нет вовсе! Дырка, в которой виднеется чёрный позвоночник, да зелёные небьющиеся лёгкие, почти уже сгнившие, прилипшие к потрескавшимся рёбрам.