Наследница Ильи Муромца
Шрифт:
Тем временем бабка с Алтынбеком разбирали тюки. В них оказались всякого сорта ткани: дорогой хорезмский шёлк (откуда я знаю-то?!), бархат скарлатный, то бишь — алый, синий, пурпурный, жёлтый и зелёный. Ситец в цветочек для рубах, синий сатин — для сарафанов, батист для белья да холсты для мешков. Тесьма всякого рода — мотками. И ленты, конечно, да ещё полведра бубенцов да колокольчиков, что гавкали друг на друга беспрестанно.
— Ну что, девица-поляница, пришло время принарядиться! — Баба Яга нахлобучила мне на голову видавший виды детский картуз, подпоясала красной верёвкой с кистями, а на шею платок повязала — пёстрый, яркий.
— Вот, теперь будешь
— Так я же девушка!
— Ты вниз-то посмотри, девушка! Это ты внутри девушка, а снаружи — медведь молодой. Так что привыкай к картузу и имени…
— Баб, баб… Яга!
— Ну чего тебе?
— А почему балаганный?
— Потому что мы — бродячий балаган. И кибитка в поле чистом — это наш привычный дом. А так-то мы — таланты, но просты и доступны, перед всяким выступить готовы. Хоть спеть, хоть сплясать, хоть неприлично обозвать…
Я поперхнулась палочкой, которую жевала до сих пор:
— Так мы цирк, что ли?
— А что такое, по-твоему, цирк? — спросила Яга. Я ответить не успела. Подошедший Алтынбек дробно рассмеялся, обнажая мелкие жёлтые зубы и наставив на меня свою седую бородку, ответил на вопрос, как он думал, Яги:
— Цирк — это где гладиаторы друг друга мечами рубят, где их зверями травят, да где колесницы гоняют по кругу. А мы — балаган.
Интересное дело, а откуда в средневековой Руси — цирк? Гладиаторы там всякие? Точно, Город Грехов. Фоменковград. Лженаучбург.
— Ы-ы, — сказала я, демонстрируя понимание. Старшее поколение пошло обтягивать кибитку тряпками, мастерить коням попоны да плюмажи, рвать ткань на флаги и вешать их на палки, которые воткнули в кибитку как попало, наподобие китайского уличного театра. В тот момент, когда Алтынбек гримировался в Чингиз-хана, вернулся кийну. И привёл за собой стаю волков, которых бабка срочно отправила мыться, потом расчесала, побрызгала настойкой грецкого ореха, от чего они стали похожи на пятнистых собак, и нацепила на каждого цветной платочек. Волки поворчали, но кийну их быстро утихомирил. Сам он переоделся в костюм обычного деревенского пацана, если в местных деревнях носят плисовые шаровары в зелено-фиолетовую полоску, оранжевые жилетки, да турецкие тапки с вышивкой.
В целом вид мы производили дикий. Бабка собрала совещание:
— Ну что ж… Понятно, кто чем заниматься будет, зря воздух трепать не стану. Единственное, что надо сказать — дева наша, Полина, в медведе уже третьи сутки обретается, начинает в ней прорастать медвежья сущность, так что понапрасну не дразните.
— Ы-ы-ы, — согласилась я.
— Полина у нас танцует, я- на ложках играю, — бабка прищёлкнула двумя обычными липовыми ложками, которыми щи хлебают, как кастаньетами. — Надежды на неё у Давиула нет — медведь тихо танцует, что ж поделаешь. Вот разве Сэрв своими байками его развеселит, да кийну — песнями. Главное же нам — город насквозь пройти. Заходим в ворота северные. Выходим — в южные, заходим в западные — идём в восточные, и наоборот. Если же горох пройти не насквозь, а наискосок, останешься там навсегда. Запомнили?
— Да! Да! — загалдели Сэрв, Орон и Алтынбек, только мы с кийну и козлом многозначительно промолчали.
— И ещё: город стребует с нас свою дань. Какой она будет — никто не знает, Давиул скажет во время аудиенции. Но дань отдать надо, не спорить. Если не отдать, то от этого человека или предмета многие беды в мире приключиться могут.
— Человека? — ахнула я, а остальным, вроде, такое заявление и не в новинку было. Подумаешь, человека в жертву принесли, чепуха какая.
Хотя нет: стоял там кто-то, в драной кольчуге, опираясь на кривое копьё.
— Хр-буль-буль, — промямлило существо, и я поняла, что это воин, причём русский, всадник. Да не простой, а княжеский. И плащ был когда-то бархатным, красным. И сапоги не коровьей шкуры — розового сафьяна. Только лицо обтянуто тёмно-серой кожей, да пальцы скелета, вцепившиеся в древко, страшно искалечены. «Зомби», — сразу узнала я.
— Умертвие! — взвизгнула Орон.
— Не-а, — Баба Яга наклонилась, щёлкнула по гнилым, выпяченным зубам, которых никак не хотели прикрывать узкие сухие губы. — Ходячий мертвец.
— Что совой об пень, что пнём по сове, — сказал Сэрв.
— Умертвие, мурмолка ты ходячая, это нетленный труп, который закопан в кургане или в склепе лежит, и ждёт своего часа. Пройдёт мимо путник, особливо ночью, а умертвие его манит, голосами да видениями разными зазывая, — начала ликбез Баба Яга. — В умертвия превращаются сильные колдуны, либо те, чью жизненную силу забрал какой-нибудь амулет, но на теле и остался. Он управляет трупом и не даёт ему портиться и стареть. Слышал байки про закопанный на сотню лет царевен, что не гнили, морщинами не покрывались, а были всё такими же прекрасными, как и в день смерти? Вот это оно. Ходячий же мертвец — простой человек, которого поднял колдун, либо дело несделанное, либо клятва нарушенная. И пока он эту клятву не исполнит, или у колдуна прощения не вымолит, будет по земле бродить. Тебе чего надо, полешка безглазая?
Мертвец перекособочился, достал из-за пазухи пергамент, перевязанный лентой и с сургучной печатью. На печати было имя какого-то князя, что ли — кусок скололся, а адресовано было великому князю Ярославу Мудрому и жене его Ингигерде.
— Эк, хватил! — бабка покачала головой. — Так уж не только Ярослав Владимирович преставился, так и сын его, Всеволод Ярославич. Сейчас престол русский у внука ярославова, Владимира Всеволодовича, прозванием «Мономах». Долгонько ж ты тут стоишь, болезный…
Зомби покивал, показывая, что его устроит, если пергамент доставят и Владимиру, и Мстиславу, и Роману, и Юрию — хоть кому-то рода княжеского.
— Видать, важное письмецо… — протянул Сэрв, пытаясь незаметно слямзить восковую печать. Оторвать не оторвал, но прочёл:
— «Князь Джерело». Ну и имечко! То ли студень из говяжьих мослов, то ли дыра в нужнике…
— У тебя ли лучше? — отбрила Яга. — Так и быть, доставлю письмецо твоё, горемыка.
Зомби подобрался, выпрямился и… зашагал рядом с нами, показывая, что Город Грехов ничего нам под его защитой не сделает. Ну да. Яга спорить не стала, просто махнула рукой на всё это безобразие. Я тоже как-то уже смирилась с тем, что наш отряд прирастает какими-то неприятными личностями. И, в конце концов, может, это нам поможет дойти до бабкиной избушки, куда мы так и не можем вернуться после акушерского похода? Нет, это здорово, что Яга приняла роды, только вот девчонки сейчас вынуждены лежать в виде чурочек деревянных, а их мать — изображать цыганку.