Наследница Ильи Муромца
Шрифт:
Я засмеялась. Уж больно смешно прыгала Яга вокруг сухого, невысокого, бледного Алтынбека: оказалось, что это только лицо у него загорело до черноты, да руки. А тело век не знало не только бани, но и солнца.
— Чего ржёшь, бесстыжая! Хоть прикрылась бы, поляница!
— В смысле? — спросила я. И — ой! — вернулся мой человеческий голос.
— В коромысле. Голая на песке сидишь, ежели кепки и платочка на шее не считать…
И вправду: песчаная волшебная буря, которую поднял Давиул, сдула с меня не только надежду на возвращение домой,
— А где мы? — раздался слабый девичий голос. Это очнулась Орон. Сэрв даже чмокнул её в лоб от избытка чувств.
— Идём в город Магриб! — сказала Баба Яга, подавая нам знаки, мол, так и было задумано, и в Магрибе нас чуть ли не ждут.
— Хорошо, — прошептала Орон слабым голосом. Она подёргала рукава нового платья, которое ей спроворил чёрт: белого с голубыми полосками. Иллюзия, конечно, но лучше, чем ничего.
— Пить хочется… — бабка развела руками. А потом разверзлись глубины ада:
— Где мои девочки-дочки? — спросила Орон.
Мы переглянулись. И тут Орон закричала.
Глава 8. Три дня до Магриба
Мы утешали осиротевшую Орон, которая порывалась бежать туда, где, по её мнению, должен был находиться Город Грехов. Наши уверения в том, что в Городе Грехов никаких заколдованных девочек уже точно нет, не действовали.
— Девочки мои, дочки мои, — голосила Орон. — Улюль моя, Булюль моя, Хиштаки-саританур моя!
Вопли вызвали у меня какой-то флэшбек из детства, но я, помотав головой, которая уже превратилась в песчаную скульптуру, ничего так и не вспомнила. Ладно, проехали. Надо успокоить Орон, что-то придумать с Магрибом, и вообще собрать всех в кучу. На Бабу Ягу надежды было мало: она там что-то бубнила про царя Соломона и пыталась разобраться в письменах пергамента, что нам насильно всунул грешный зомби. То есть, простите, ходячий мертвец. Алтынбек занимался вычислениями, а кийну… А кийну рыл нору! Гениальный парень. Пора было брать вожжи в свои руки.
— Эй, народ, послушайте сюда! — я похлопала в ладоши, обращая внимание на то, чтобы дыры на платье при колыхании не открывали, чего не надо. — Ауу-у-у-у!
Друзья по несчастью подтянулись ко мне и уселись вокруг на песок. Даже Яга. Но та, кажется, в бессознательном состоянии, просто мышечные судороги так удачно совпали.
— Мы сейчас в пустыне, так? — начала я свою первую богатырскую речь.
— Да, да, — послушно закивали все.
— Мы должны отсюда быстро выбраться, потому что иначе мы умрём.
— Да, да, — о, и снова — полное единодушие.
— У нас корова ногу сломала, — заявил кийну.
— Очень вовремя! — ответила я. — Но сначала — дослушайте.
Тут
— Днём жарко, а идти нам три дня. Потому идти будем ночью. А днём будем спать в норах — их на всех выроет кийну. Чёрту спать не надо: он будет сторожить нас, и поверх нор накинет волшебный полог, чтобы было прохладно и тенисто. Ты можешь ведь, Сэрв?
— Могу, хоть и будет тяжело. Придётся всю ночь держать, днём ехать не смогу.
— Ничего, привяжем тебя к Алтынбеку, он повезёт. Лошадей у нас пять, и всадников пять, так что одна лошадь свободная, а ещё одна останется, чтобы везти мясо.
— Какое мясо?
Я мигнула Алтынбеку, тот всё мигом понял: у него на штанах висел короткий кривой нож, которого Давиул, видимо, не заметил: рраз! Бедная корова, которая и так никуда бы не дошла, забилась на песке.
— А сейчас быстро все к ней: пока есть молоко, напьёмся, чтобы не умереть! И наедимся…
Наши изнеженные ровесники никогда бы не смогли пить молоко уже зарезанной коровы, направляя струю из вымени по дуге прямо в рот. Никогда они не смогли бы есть сырое мясо, отрезая его прямо от туши. И погибли бы, в полной уверенности в том, что сделали всё правильно. А грифам оставалось бы только выбирать, кого клевать первым: корову или человека. К счастью, в средневековье никто таких мучений не испытывал. Даже рыдающая Орон ела коровье мясо, ещё тёплое, и запивала его молоком. Она знала: понадобятся силы, чтобы найти малышек.
Слабонервной из всех оказалась только я: когда Алтынбек поднёс не на ладони вырезанный коровий глаз и с почтением протянул, меня стошнило. Но потом я как-то справилась с собой… ну, вам ни к чему подробности. Важно, что мы все наелись и напились, а кийну вырыл четыре норы: для меня с бабкой, для Сэрва и Орон, для себя и для Алтынбека. Дед-басурманин, обладая каким-никаким опытом в этих делах, тоже вырыл яму-колодец, глубокую и узкую, и опустил туда нарубленное мясо, завернув его в штанины своих степных… э-э-э… брюк, и оставшись в элегантных шортах. Два мешка получилось отличных. Требуху и скелет они с Сэрвом быстро оттащили куда-то за бархан, откуда сразу донёсся хищный клёкот падальщиков. Кийну замёл следы, обернувшись лисой.
Все порядком вымотались, и завалились спать. А мне было жалко, во-первых, корову, во-вторых, что не было огня: после захода солнца в пустыне стремительно холодает, и прямо-таки пробирает до костей. И хотя сейчас солнце палило, мне казалось, что это ненадолго. Я сидела на коровьей голове как на стуле с подлокотниками и смотрела в пустое белое небо. Ко мне подошёл Алтынбек:
— Покараулим поочереди.
— Чего караулить-то, Сэрв не спит.
— Он не спит, но и шакалы пустыни тоже не спят, а нам надо сохранить мясо и лошадей. А у нас — ни огня, ни оружия.