Наследник огня и пепла. Том IХ
Шрифт:
Они даже не сразу меня заметили. Что не скажешь о их слугах. Стоявший рядом с Фаридом похожий на писаря студиоз довольно грубо потряс его за расшитый полумесяцами рукав. Фарид поднял на меня глаза и не торопясь встал, громко сказав, привлекая внимание остальных:
— Сеньор Магн, мы вас не ждали.
— Но я, как всегда, вовремя, — ухмыльнулся я. Мне нравилось это место. Даже больше чем подвал Вокулы, хоть там меня всегда радовали преумножением моего богатства. Я прошествовал к тронному стулу Ректора и водрузился на него. Ужасно неудобная штука. Обведя взглядом присутствующих, я понял, что они… боятся? Ждут, что я устрою им разнос?
Я
— Третий?
— Первый оказался… недостаточно прочным. Второй на крыше мастерской, — ответил Бруно устало. — Впрочем, второй некоторое время даже держался в воздухе.
— Ага, — сказал я. — Кто-нибудь из вас летал?
— Увы, нам нельзя брать на себя такой риск, — ответил Каас в своей прямолинейной манере. — Взлетает наш младший коллега. Аурелий. Он легче. И, хм, бездетен.
Опять повисла неловкая пауза. Бруно вздохнул и пояснил:
— Он владеет магией воздуха, и он ваш дальний родственник. Уверяю, ему ничего не угрожает. Горшок… Тьфу ты, демоны! Воздушная повозка вряд ли оторвется от земли.
Фарид и Каас гневно вскинулись… Но промолчали.
Я поднял с пола листок грубой бумаги с относительно ровными краями. Похож на очень дешевую туалетную в моем мире, только толще. На нем были рисунки, и целые абзацы текста. Местные расчеты, надо полагать.
— Рассказывайте, — велел я. — Расскажите простыми словами, как ребенку. Знаете, это бывает полезно, проговорить проблему вслух. Начните вы, Фарид.
Это был правильный выбор. Многоопытный Фарид сразу задал нужный тон, и хотя его то и дело довольно хамски перебивал и «поправлял» Каас Старонот смог внятно объяснить тупик, в котором они оказались.
Сначала они попросту скопировали «воздушный змей» ректора Фро. И немедленно выяснилось, что летать на нем может человек только «весьма талантливый к воздуху». Следующая конструкция была сделана с упором на усиление природного таланта воздухоплавателя. Они даже показали «чертежи» — по сути, просто рисунки. К моему легкому удивлению, усилителями магии выступили не ожидаемые мной рога демонов, а особым образом обработанные бронзовые пластины. Я велел достать Сперату щит, который усиливал магию огня. И спросил, тот же принцип работы в их устройстве. Деканы осмотрели щит с уважением, но без особого удивления. «Эту вещь, сделал, несомненно великий мастер. Однако секрет изготовления таких вещей известен и нам». Океееей. Я осторожно спросил, могут ли они повторить, они осторожно ответили, что да. Хотя это довольно трудоемко. И, судя по тому, что отвечал Каас, это было ближе к алхимии, чем к металлургии. Фарид, верно угадав куда я думаю, тут же добавил, что это возможно только с бронзой, а вот секрет бронзой, что прочностью мало уступает железу, ныне утерян. Оттого доспехи из магической бронзы будут тяжелы, и не столь прочны. Поставив себе мысленную зарубку на будущее, я вернул разговор к летающему горшку.
Второй вариант смог себя поднять. По сути он напоминал скорее парус с дующим вверх вентилятором. «Пилота» на долго не хватило, к тому же выявились проблемы с управляемости.
Монструозный механизм од номером три попытался решить сразу все проблемы. Внутри бочки помещалась некая алхимическая жидкость, которая теоретически могла поддерживать поток воздуха, стоит его один раз запустить. Подъемной силы не хватало, поэтому кто-то умный вспомнил о птицах, и поэтому они решили сделать не просто опирающиеся
И уже на стадии постройки всем стало ясно — не взлетит. Конструкция переусложнена, перетяжелена, да и просто уродлива.
Короткая выжимка сути не передаёт всей той бури эмоций и споров, разгоревшихся у меня на глазах. Я устроился поудобнее, принял от Сперата бокал вина — жаль, попкорна тут не водится — и внимательно слушал.
Тут не было концепции научного подхода: выдвигаемая теория не подтверждалась проверяемыми экспериментами. Вместо этого у каждого уважаемого учёного мужа было своё мнение, которое он отстаивал. К счастью, в основном — опираясь на авторитеты прошлого, цитируя отрывки из их «Диалогов» и «Размышлений», не переходя сразу к магии.
Во многом благодаря сеньору Бруно.
Он выступал третейским судьёй и обладал обширными познаниями. Говорил холодно, коротко, весомо. И не допускал споров. Прямо как я — на поле боя.
Вспыльчивый Каас и упрямый Фарид в этот момент были больше похожи на моих рыцарей, сцепившихся из-за спорной добычи, чем на интеллигентных учёных из моего мира. Теперь понятно, почему Бруно Джакобиан с охраной и в доспехах. Тем не менее, он умело использовал угрозу применения силы — и делал это правильно.
Это легко определить: если угроза от тебя есть, и всё идёт так, как ты хочешь — значит, ты всё делаешь правильно. А если у тебя есть сила, но тебя никто не слушает — ты делаешь что-то не так.
Землевладелец не ходит по полю и не пинает крестьян в начале каждой грядки. Я не отвешиваю леща каждому купцу, которого Вокула считает должником. Сперат не стоит с арбалетом за спиной каждого моего пехотинца в бою.
Я по-новому посмотрел на Бруно. Он сильно изменился. Этот человек посвятил себя науке, был мягким с людьми — и вообще слишком добрым для Караэна. Вот только, увы, это оказалось легко поправимо.
Надо будет спросить, что у него там с раскопками, что он так посуровел.
Я прекрасно проводил время, но нас прервали: в двери вбежал студиоз со свежим фингалом. Он схватился за лохматую голову, с удивлением уставился на пустую руку — не заметил, как потерял берет. Но тут же поклонился и крикнул в пол:
— Простите, сеньоры! Ректор Бруно! Они запускают Горшок без разрешения!
Глава 13
Идеи горят
Хотел бы я сказать, что все тут же вскочили и забегали. Увы, жизнь — не ситком, где эмоции преувеличены, а поступки напоказ. Дернулся разве что Фарид, сидевший у окна — он попытался выглянуть во двор. Только тут я заметил, что он босиком, с лодыжкой, обмотанной льняным бинтом. Попытался привстать — и тут же сел обратно, зашипев от боли.
Каас, державший в руках кусок деревянного каркаса, обложенного перьями, мрачно выругался, не поворачивая головы. А Бруно Джакобиан — закрыл глаза и молча приложил ко лбу два пальца. Только теперь я понял, что его грусть и отёчность — следы хронического недосыпания.