Насмешливый лик Смерти

Макдональд Росс

–  Располагайте мной, как знаете, - продолжала она.
–  То, что вы сказали, чистая правда. Мой мальчик помешался на этой женщине. Хотел на ней жениться. Я изо всех сил старалась этому помешать, и так и эдак. Алексу только девятнадцать, где ему помышлять о женитьбе. Я думала его образовывать. Я ему внушала, что темнокожистому неучу в этой стране делать нечего. И Люси ему не подходила. Она была старше Алекса, лет на пять, на шесть старше, и поведения беспутного. Я ее вчера выставила из дома, а она, вишь ты, как напоролась. Моя тут вина, каюсь. Уж очень я на нее вскинулась. Ей идти-то было некуда. Знать

бы, что случится, пускай бы уж лучше оставалась.

–  Вы не должны себя винить. Я думаю, то, что произошло, было неизбежно.

–  Вы правда так думаете?

–  Она несла непосильный груз.

–  У меня было такое чувство. Да. Она боялась.
–  Миссис Норрис доверительно приблизила ко мне свое большое, приятно оживившееся лицо.
–  Я с самого начала чувствовала, что Люси Чэмпион навлечет на меня и на мой дом беду. Она из Детройта, а я сама там жила с маленьким Алексом. Вчера вечером, когда они пришли и сказали, что она убита, на меня словно свалилось все, чего я боялась в депрессию, когда мы с Алексом бегали из города в город, ища, куда бы приткнуться. Как будто мои страхи наконец меня догнали, здесь, в этой долине. После того, как я столько лет работала, рассчитывала, блюла свое честное имя.

Глядя в ее глаза, бездонные черные родники, изливавшие глубоко канувшее черное прошлое, я не знал, что сказать.

–  Все я вру, - опять оживилась она.
–  Меня не волнует мое имя. Меня волнует мой сын. Я-то надеялась, что, если мы уберемся подальше от этих больших северных городов и будем жить в приличном собственном доме, я смогу вырастить его порядочным человеком, как хотел бы его отец. А он арестован.

–  А где его отец? Хорошо бы ему быть рядом.

–  Да, хорошо бы. Отец Алекса умер в войну. Мистер Норрис был главным старшиной американского флота.
–  Она высморкалась с силой и выразительностью восклицательного знака и промокнула глаза.

Немного выждав, я спросил:

–  Когда Люси Чэмпион появилась у вас в доме?

–  Она прикатила в такси в субботу утром, еще до церкви. Сегодня, наверно, тому две недели. Обычно я по субботам дел не делаю, не люблю, но я же не могла ее прогнать ради своей прихоти. В пристойный отель ей здесь и нос нечего было совать, а большинство домов, где сдают комнаты нашему брату, для собаки не сгодятся. Речь у нее была приличная, одежда приличная. Сказала, что в отпуску, что хочет остановиться в частном доме. У меня боковая комната с весны пустует, а деньги мне очень даже требовались для Алексовой учебы. Она вроде мирная такая оказалась, хотя нервная и робкая. Даже выходила редко, только на ланч. Завтрак сама себе готовила, а обедала с нами. У нас пансион.

–  Она хорошо ела?

–  Вот вы кстати напомнили. Нет. Клевала, как птичка. Я ее даже пару раз спросила, может, стол мой не устраивает, но она как-то отвертелась.

–  А она не упоминала ни про какую болезнь?

–  Никогда, мистер Арчер. Ах, нет, что я, упоминала. На живот жаловалась. Какой-то невроз живота.

–  И вы послали ее к доктору Беннингу?

–  Я не посылала. Сказала, что если ей нужен доктор, так он хороший человек. Пошла она к нему или нет, не знаю.

–  Пошла. И она никогда не говорила с вами о докторе Беннинге?

–  Не припомню. Только в тот раз, когда я его рекомендовала.

–  А

она не упоминала о миссис Беннинг?

–  Миссис Беннинг? У доктора Беннинга нет никакой жены.

–  Я встретил ее вчера вечером в его доме. По крайней мере я встретил женщину, которая называет себя миссис Беннинг.

–  Вы, наверно, имеете в виду Флориду Гутьеррес. Она работает у доктора. Он на ней не женится. Доктор Беннинг ни на ком не женится после беды с первой женой.

–  Он вдовец?

–  Разведенный.
–  В ее голосе прозвучало неодобрение. Она быстро добавила: - Я доктора вовсе не осуждаю, просто глупо было жениться на женщине настолько моложе себя... его. Эта белокурая Иезавель обманывала его без зазрения совести. В конце концов, как я и ожидала, она от него сбежала, и доктор с ней развелся. По крайней мере, я так слышала.
–  Она осеклась.
–  Типун на язык, повторяющий скандальные сплетни в праздник Господень.

–  Как ее звали, миссис Норрис?

–  Элизабет Беннинг. Доктор называл ее Бесс. Я не знаю ее девичьего имени. Он женился на ней в войну, когда служил врачом на флоте. Это было до того, как мы переехали сюда с севера.

–  А как давно она его оставила?

–  Года два назад, точно. Ему-то без нее было лучше, только я не смела об этом заикнуться.

–  Похоже, она вернулась.

–  Сейчас? В его дом?

Я кивнул.

Ее губы плотно сжались. Все ее лицо словно закрылось от меня. Недоверие к белым сидело в ней глубоко и прочно, как пласт горной породы, пролегающий через поколения.

–  Вы не передадите, что я вам тут наговорила? У меня мерзкий язык, и я еще не научилась его сдерживать.

–  Я пытаюсь вам помочь, а не навредить еще больше.

Она ответила не сразу:

–  Я вам верю. Это правда? Она к нему вернулась?

–  Она у него в доме. Неужели Люси никогда о ней не упоминала? Она три раза побывала у доктора, а миссис Беннинг работает у него регистраторшей.

–  Никогда.

–  Доктор сказал мне, что вы опытная сиделка. Вы не замечали у Люси каких-нибудь признаков болезни, физической или психической?

–  Она мне казалась женщиной крепкой, только вот без аппетита. Но те, которые пьют, всегда мало едят.

–  Она пила?

–  Я обнаружила со стыдом и прискорбием, что она настоящая пьяница. И раз уж вы спрашиваете о ее здоровье, мистер Арчер, меня смущает одна вещь.

Она открыла защелку своего черного кошелька и стала в нем что-то нащупывать. Это оказался медицинский термометр в черном футлярчике из искусственной кожи, который она мне и вручила.

–  Я нашла это после ее ухода в аптечке над раковиной. Только не стряхивайте. Я хочу, чтобы вы взглянули на температуру.

Я открыл футляр и стал вертеть тонкую стеклянную палочку, пока не увидел столбик ртути. Он застыл на сорока двух градусах.

–  Вы уверены, что это ее?

Она указала на инициалы «Л. Ч.», написанные чернилами на футляре.

–  Градусник явно принадлежал ей. Она медсестра.

–  У нее ведь не могла быть такая температура, правда? Я всегда считал, что сорок два - это смертельно.

–  Так и есть, для взрослых. Я сама ничего не понимаю. Показать его полиции?

–  Я бы показал. А вы не сможете мне рассказать подробнее о ее привычках? Вы говорите, она была тихая и робкая?