Наваждение
Шрифт:
— Андрей Николаевичъ, что-же это вы такое сказали? — растерянно прошептали она:- разв можно говорить такія вещи!?.
— Конечно, нельзя, если ихъ не думаешь. Но, вдь, вы спросили меня что я думаю, и я откровенно сказалъ вамъ, и теперь опять это повторяю и хочу чтобъ и вы такъ-же откровенно сказали мн то, что вы думаете.
Быстро, быстро разгораясь, залилъ румянецъ все лицо Лизы Я смотрлъ, не отрываясь, на это лицо; я видлъ эти быстрыя измненія въ его выраженіи; я замчалъ какъ безконечно хорошетъ Лиза съ каждою новою секундой.
— Ахъ, — невольно сорвалось у нея:- что-же это такое?! Ну, да что-жъ, я не стану лгать,
На ея глазахъ блестли слезы.
Я крпко сжалъ ей руки, молча смотрлъ на нее. Невольное движеніе влекло меня обнять и прижать къ своей груди эту милую, раскраснвшуюся, такъ дтски и въ то-же время серьезно смотрящую на меня двушку; но я удержался.
Мы пошли дальше и во все время молчали. Мы не знали, какъ вышли изъ лсу, не помнили, какъ вернулись домой, къ Софь Николаевн.
Она сидла на обросшемъ плюшемъ балкон и хотла что-то сказать намъ, но вдругъ взглянула на Лизу и остановилась.
— Матушка, что съ тобой, что это у тебя за лицо? — проговорила она наконецъ.
Лиза бросилась къ ней на шею и заплакала.
— Да что такое, что? — повторяла Софья Николаевна, тоже вся вспыхивая и нсколько лукаво смотря на меня.
— Нтъ, я не могу, не могу. Его спроси, пусть онъ скажетъ, — захлебываясь слезами, шептала Лиза.
Я хотлъ говорить, но у меня пересохло въ горл, и слова не давались.
— Да не нужно, не нужно, поняла я васъ! — тихо сказала Софья Николаевна, протягивая мн руку…
Вотъ этотъ вечеръ я вижу ясно предъ собою, а потомъ все опять въ туман. Скоро я ухалъ въ Петербургъ работать надъ диссертаціей. Свадьбу, по настоянію Софьи Николаевны, отложили до весны. Къ Рождеству ждали меня въ деревню…
По утрамъ я часто ходилъ въ Эрмитажъ и проводитъ тамъ нсколько часовъ предъ своими любимыми картинами. Какъ-то, въ середин декабря, стоялъ я у тиціановской Магдалины и вдругъ замтилъ въ ней одно поразившее меня сходство, не въ чертахъ лица, нтъ, но что-то въ выраженіи напомнило мн Зину въ иныя ея минуты.
Измученная, вдохновенная, раскаивающаяся, облитая слезами женщина, созданная Тиціаномъ, и Зина! Кажется, что могло быть общаго?.. А между тмъ сходство дйствительно поражало. Точно съ такимъ-же выраженіемъ я помню Зину въ дв-три минуты, когда она блдная, вся въ слезахъ, являлась предо мною и оплакивала свои проступки и раскаивалась, и просила у меня прощенья.
Въ подобныя минуты она была всегда искренна и совсмъ не походила на ребенка. Теперь я очень рдко думалъ о Зин, но это внезапно найденное мною сходство вернуло къ ней мои мысли, и я сталъ о ней думать. Мн хотлось увидть ее, такъ, мелькомъ, чтобы только посмотрть, что съ ней теперь сталось…
И вдругъ я ее увидлъ.
Высокая, стройная женщина подошла ко мн и положила мн на плечо свою руку. Я съ изумленіемъ обернулся, растерянно взглянулъ на нее и сразу узналъ въ ней Зину.
Она очень мало измнилась; пятнадцатилтняя двочка была не похожа на ребенка; а теперь, въ двадцать одинъ, она осталась такою-же. Еще за минуту передъ тмъ, когда я уже о ней думалъ и во всхъ подробностяхъ вспоминалъ лицо ея, мн не было ни страшно,
— Ты знаешь, Andr'e,- заговорила Зина, прежде чмъ я могъ произнести слово: — я здсь не случайно, я была у тебя. Мн сказали, что ты въ Эрмитаж и я отправилась искать тебя. Ты мало измнился; ну, а я какъ.
— Да и ты мало измнилась. Скажи, какъ ты здсь, на долго-ли? Что ты длаешь, что съ тобою? Все скоре разскажи мн.
И она стала мн разсказывать. Ея тетка умерла, она опять одна съ очень маленькими средствами. Она еще не знаетъ что будетъ длать, гд будетъ жить. А теперь остановилась въ дом своего бывшаго опекуна, одного стараго генерала.
— Можно къ теб? — спросилъ я.
— Конечно, разумется, пойдемъ сейчасъ! Ты увидишь моего генерала, отличный старикашка, страшно богатъ и влюбленъ въ меня.
Мы похали.
Генералъ былъ дома. Зина меня сейчасъ представила какъ родственника и стараго друга дтства. Впрочемъ, онъ зналъ мою мать и встртилъ меня необыкновенно любезно.
Зина пріхала въ Петербургъ два дня тому назадъ, прямо къ генералу, съ которымъ заране списалась.
Кажется, тутъ не было ничего страннаго и непонятнаго: пожилой человкъ, товарищъ и даже родственникъ ея отца, ея бывшій опекунъ, конечно, она имла полное основаніе у него остановиться; но мн сразу показалось въ дом этомъ что-то странное. Самъ генералъ не представлялъ ничего интереснаго: ему на видъ казалось лтъ за пятьдесятъ пять, когда-то, врно, онъ былъ очень красивъ, и теперь еще на его старомъ лиц оставались слды этой красоты. Къ тому-же онъ тщательно собою занимался. Его сдые пордвшіе волосы были необыкновенно аккуратно расчесаны, усы надушены, одежда изысканна.
Онъ называлъ Зину своей дорогой двочкой и обращался съ нею какъ нжный отецъ; она-же относилась къ нему довольно презрительно и почти въ глаза надъ нимъ смялась.
Я узналъ, что генералъ еще прежде, раза два, проводилъ лто у Зининой тетки. Зина сказала мн, что онъ влюбленъ въ нее, и черезъ четверть часа я уже отлично понялъ, что она сказала правду: подъ отеческой нжностью старика видно было другое чувство.
Мн все это показалось очень безобразно, мн захотлось, чтобы Зина поскорй куда-нибудь ухала — все равно куда, только подальше-бы отъ этого генерала.
Наконецъ, мы остались съ ней вдвоемъ.
— Ну, какъ теб понравился старикашка? — спросила она меня.
— Что-же въ немъ особеннаго? Ничего… только это, кажется, правду ты сказала, что онъ влюбленъ въ тебя, и это мн очень не нравится.
Она засмялась.
— Что-же тутъ такого? Совершенно въ порядк вещей! Ещебы онъ въ меня не влюбился!.. Давно ужъ вздыхаетъ! Еще третьяго года, лтомъ, въ деревн… И если-бы ты зналъ какъ все это смшно!.. У меня, вдь, тамъ, что ни день, то новый женихъ являлся, и старикъ ко всякому ревновалъ меня. Если-бы не онъ, такъ я, кажется, умерла-бы отъ скуки!