Наваждение
Шрифт:
— Нтъ, я не люблю тебя такою, да и къ тому-же я тебя совсмъ не знаю.
— Ты меня не знаешь? Вотъ пустяки! Я самая простая… я даже глупая… Вдь, я ужъ слышала, что говорятъ это…
Мн сдлалось тяжело, опять тоска захватила меня, хотя я и самъ не зналъ ея настоящей причины. Я грустно смотрлъ на Зину. Она встала, подошла ко мн и, глядя мн прямо въ глаза, сказала:
— Какой ты странный! Ты иногда такъ на меня смотришь, что мн становится страшно… мн кажется, что или ты когда-нибудь убьешь меня, или я убью тебя.
На лиц ея дйствительно скользнуло выраженіе
«Сумасшедшая!» — подумалъ я. И вдругъ весь вздрогнулъ и похолодлъ; ея безумный страхъ сообщился и мн на мгновеніе, я хорошо это помню.
Время шло, я совсмъ позабылъ о своихъ занятіяхъ, забывалъ о томъ, что скоро должны начаться мои университетскіе экзамены. Я весь уходилъ въ свою фантастическую жизнь и строилъ самые нелпые планы и работалъ надъ портретомъ. Пришелъ май, начались экзамены. Я понялъ, наконецъ, что ршается для меня серьезный вопросъ, и сдлалъ надъ собою послднее усиліе: не спалъ ночей, сидлъ за книгами, и первые экзамены прошли удачно. Я только усталъ ужасно.
Какъ-то поздно вечеромъ, часу уже въ первомъ, работалъ я въ своей комнат. Вс наши спали. Кругомъ было совершенно тихо. На завтра предстоялъ трудный экзаменъ, я погрузился въ работу и ничего не слышалъ. Вдругъ кто-то дотронулся до моего плеча. Я обернулся — Зина. Она была полураздта, съ распущенными волосами.
— Что теб нужно? Зачмъ ты пришла? — спросилъ я.
— Я хотла посмотрть, что ты длаешь; все учишься, какъ теб не надоло?
— Такъ зачмъ-же ты приходишь мшать мн? И потомъ разв это возможно. Ты почемъ знала, что я еще не раздтъ? Теб только непріятности будутъ, да и мн тоже.
— Никто не видлъ, какъ я пришла: вс спятъ, — отвтила Зина.
— Тмъ хуже, — сказалъ я:- ради Бога, уходи скорй!
Но она не уходила.
Я пришелъ въ ужасъ, я совершенно понималъ всю невозможность и неприличность ея появленія и, главное, не видлъ никакой ему причины. Да и сама она не могла сказать, зачмъ пришла ко мн. Я почти насильно вывелъ ее изъ комнаты. Она упиралась, подвигалась къ двери шагъ за шагомъ и все время смотрла на меня, но такъ смотрла, что мн становилось жутко.
— Я не понимаю, зачмъ ты меня гонишь, — сказала она уже у самой двери: — если вс заснули такъ рано, то разв я виновата, что мн спать не хочется, и неужели я не могу на пять минутъ зайти къ теб?
Но я ужъ заперъ за нею дверь и вернулся къ своей работ.
Минуты шли за минутами, а я никакъ не могъ сообразить того, что читаю. Наконецъ, я увидлъ, что и продолжать безполезно: все равно ничего не буду помнить.
Проспавъ всего часа три-четыре, я проснулся съ тяжелою головой и во время экзамена мн чуть не сдлалось дурно. Однако, все сошло благополучно, и я возвращался домой въ хорошемъ настроеніи духа. По обыкновенію, сейчасъ-же я кинулся къ мам, которая каждый разъ со страхомъ и трепетомъ дожидалась моего возвращенія.
Объявивъ ей о «пятерк» и обнявъ ее, я вдругъ замтилъ, что она какъ-то странно на меня смотритъ. Она какъ-будто даже совсмъ не обрадовалась и тотчасъ-же вышла изъ комнаты, сказавъ, что ей некогда.
Разъясненіе дла явилось очень скоро. Предъ обдомъ мама вошла ко мн, заперла за собою дверь и сла на диванъ съ грустнымъ и озабоченнымъ лицомъ, со знакомою мн миной, которая обыкновенно являлась у нея во время различныхъ домашнихъ непріятностей.
— Скажи мн, пожалуйста, Andr'e,- не глядя на меня, спросила она:- вчера, поздно вечеромъ, не приходила къ теб Зина?
— Да, приходила, — отвтилъ я, и съ ужасомъ почувствовалъ, что красню.
«Мама сейчасъ замтитъ эту краску и что она обо мн подумаетъ!» пришло мн въ голову, и я покраснлъ еще сильне.
— Зачмъ-же она къ теб приходила?
— А спроси ее! Я самъ удивился и сейчасъ-же ее вывелъ и заперъ двери.
Мама недоврчиво на меня взглянула.
Да, я не вообразилъ себ, а дйствительно замтилъ недоврчивость въ ея взгляд. Мн стало обидно и больно.
— Мама! Отчего ты такъ странно глядишь на меня? Я говорю теб, что сразу счелъ совершенно неприличною эту Зинину выходку и строго ей выговорилъ. Неужели ты въ самомъ дл думаешь, что это я позвалъ ее, когда вс спали, да и она сама была почти раздта? Неужели ты считаешь меня или такимъ еще ребенкомъ, что я не понимаю, что прилично и что неприлично, или ужъ я и не знаю, кмъ ты меня считаешь!..
Мама глядла на меня не отрываясь, очевидно желая увидть изъ лица моего, правду-ли я говорю ей, или что-нибудь скрываю.
— Ну, если это такъ, — наконецъ проговорила она: — то я теб, конечно, врю; но меня не могло не поразить, когда Софья Ивановна разсказала мн…
— А, такъ это Софья Ивановна! И, конечно, съ прикрасами и съ прибавленіями!.. Рады опять были сдлать исторію, а ты и разстроилась. Что-жъ, спрашивала ты Зину?
— Нтъ, я ей ничего не сказала, я хотла прежде поговорить съ тобою… Не обижайся, Andr'e, я теб врю, я знаю, мой милый, что ты не ребенокъ и все понимаешь, но давно я ужъ хотла сказать теб, чтобы ты былъ осторожне съ Зиной.
— Разв ты находишь что-нибудь неприличное въ моемъ поведеніи? — спросилъ я, опять красня.
— Нтъ, ничего, я уврена, что ты смотришь на Зину какъ на сестру; но, вдь, ты знаешь, какъ подозрительны люди. Я ужасно боюсь, чтобы чего-нибудь не выдумали. Вспомни, голубчикъ, что Зину беречь надо; она бдная сиротка, безъ отца и матери, поручена мн, и я должна отвчать за нее предъ Богомъ…
На глазахъ мамы навернулись слезы.
— Зачмъ-же ты говоришь мн все это? — въ волненіи и смущеніи прошепталъ я: — разв я самъ не знаю. И въ твоихъ словахъ я вижу опять ко мн недовріе, такъ говори лучше прямо!