Не измени себе

Першин Алексей Николаевич

empty-line/>

— Надеюсь, не опозорите имя нашего завода. Хочу верить, что и для вас он станет родным домом. Желаю успеха.

Борис хотел ответить так же бодро и торжественно, но не нашел нужных слов, только растерянно кивнул.

— Да, чуть не забыл. Осетрова говорила о двух ураль­цах. Второй-то где?

Борис нахмурился. Вот уж о ком не хотелось говорить.

— Уже работает. Дядя о нем позаботился. На токар­ный устроил.

— Вот как! — Константин Арефьевич беспокойно поба­рабанил

по столу пальцами.— А как с жильем? Есть ка­кая-нибудь крыша над головой?

— Снял. На бирже нашелся хороший человек, сначала у себя приютил, потом помог найти недорогую комнатку. Далеко, правда, по жить можно.

Беспокойство не покидало Разумиова. Он не сводил сочувственного взгляда с Дроздова.

— Понятно. Плохо у нас с жильем пока что. Не доходят руки. Но всему свое время. Когда-нибудь и мы начнем строить свои дома. Дай только с силами собраться,— он глубоко вздохнул.— Много у нас дыр, товарищ Дроздов. Прямо скажем, много. Но лиха беда начало. Будет и на нашей улице праздник…

ГЛАВА ВТОРАЯ

СКИТАНИЯ

1

И Борис тоже верил, что праздник на его улицу при­дет, и придет обязательно. Но пока что ему одному в не­знакомом городе было трудно. С Пашкой они расстались, и, судя по всему,— расстались навсегда. Переночевав у своего нового знакомого, Петра Ильича, Борис на другой день тоже отправился на биржу труда, и там они случайно встретились с Пашкой. Он был не один. Его сопровождал дядя. Они вместе вошли в один из кабинетов и долго не выходили оттуда. Борис решил дождаться. Минут через десять Пашка вышел возбужденный, радостный, на ходу читая полученную бумагу.

Но вот увидел Бориса. Ни один мускул не дрогнул на его лице, только обронил на ходу:

— На токарный,— и опрометью бросился вниз по лест­нице.

Вышел и дядя Зыкова. Он широко улыбался, по, встре­тившись взглядом с Борисом, сделал вид, что не узнал парня. И улыбку пригасил, нахмурился. Даже не вери­лось Борису, что этот человек когда-то бывал в их доме, сидел за столом, слушал рассказы отца об Африке и о ре­волюции в Питере. Удивительно!

Впрочем, чего удивляться? Для этого человека он, Бо­рис, действительно чужой. Подумаешь, десять лет назад побывал в их доме! Но Пашка… Сколько помнит себя Бо­рис, столько помнит и Пашку.

В бывший дом улагинского богатея Звягина семьи Дроздовых и Зыковых переселили почти одновременно еще в восемнадцатом. Дроздовым дали три комнаты, а Зыковым две. Правда, у Пашки была только сестра, млад­ше его па три года, а у Бориса еще пятеро братьев и сестер. Но третья комната Дроздовых не давала покоя Паш­ке. Он, как мог, изводил Бориса подковырками. Семья Дроздовых хотя и была многочисленна, жила неплохо, отец Бориса, кузнец по профессии и вообще мастер на все ру­ки, прилично зарабатывал и вполне сносно содержал свой «выводок». А Зыковы больше промышляли торговлей баш­маками, изготовленными главой семейства, и жили они то в достатке, то сидели без гроша, когда «хозяин» запи­вал и «не давал продукции».

Было что вспомнить Борису и Пашке.

Улагино — городок

небольшой, и все же не было луч­ше места на всем белом свете, так, во всяком случае, ду­малось Борису. Стоял город на берегу реки, которая в половодье весной становилась «морем», с одного берега не видно другого. Вместе с Пашкой Борис рыбачил и учил­ся с ним в одном классе, а когда в городе открылась профтехшкола, вместе поступили в нее после семилетки. Оба закончили школу на «отлично». Им, и еще троим па­ренькам, предоставили право выбирать место работы.

Они с Пашкой выбрали Демьянск, близ Нижнего Та­гила. Им выписали путевки и дали запечатанный пакет, на котором значилось: «Директору завода. Вручить лич­но». Вскрывать не советовали, объяснили на словах, что с похвалой отзываются о них обоих и просят «устроить по-человечески». Может быть, поэтому им и предоставили общежитие в первый же день приезда в Демьянск.

С того дня и началась их трудовая жизнь… Мастер принес Борису кучу гаек в три четверти дюйма.

— Спили под шестигранник и под размер,— бросил он хмуро и ушел.

Еще в профтехшколе, изучая организацию производст­ва, Дроздов понял — главное в работе ценить время и наиболее полно и дельно его использовать. В тот первый день к Борису, как всегда ко всякому новенькому, подхо­дили рабочие, не скупились на советы. Некоторые, видя его старательность, сочувственно приглашали:

— Отдохни малость. Пойдем покурим.

Борис курить пока не научился, хотя и пробовал. До обеда он работал не прерываясь. И дело было не только в том, что Борис не умел курить. Он понимал: у тех, кто покуривал, за плечами опыт и знания. У него тоже есть знания, но они еще малы и тощи, чтобы вот так запросто на равных отойти от станка и выцедить цигарку. Ему еще надо вкалывать да вкалывать. Хотя, откровенно говоря, раздражали Дроздова эти частые перекуры во время работы, но сказать об этом вслух он еще нe имел никакого права.

Пришлось отказываться от приглашений и стараться при этом не особенно обращать на себя внимания.

Трудно у него сложился тот день. К концу смены плечи и руки стали деревянными. И все потому, что тиски были высоки. Да и напильники изношенные, поэтому приходи­лось нажимать на них изо всех сил.

Борис решил, что с заданием он справился так себе. И вдруг за спиной раздался голос мастера:

— Вот так юнец! На тебя работы не напасешься.

Пошли к контролеру. Тот проверил, одобрительно за­кивал. И Дроздову поручили опиливать рукоятки отбой­ных молотков.

…На другой день, в шестом часу утра, когда заревел гудок, Борис едва поднялся.

— Как после пытки у Махно,— признался и Пашка в то утро.

Но странная штука: через час работы Борис почувст­вовал, что усталость прошла.

Через неделю их с Пашкой, как лучших из новичков, перевели в ремонтную группу и прикрепили к Потапычу. Среднего роста, коренастый, этакий крепыш с основатель­ной лысиной, он всегда был в хорошем настроении. Засу­чив рукава, так что по локоть открывались мощные воло­сатые руки, он осторожно брал штангенциркуль.