Не все были убийцами
Шрифт:
Мать посмотрела на него, мы замолчали и больше не разговаривали. Наконец нас высадили возле бомбоубежища.
“Но ведь уже все почти успокоилось! Наверное, скоро будет отбой!” - сказала мать.
“Это только кажется”, - возразил второй патрульный.
– “За первым налетом последует второй, это уж точно. Так что идите-ка лучше в бомбоубежище”.
Патрульные уехали. Наверное, кто-то в бомбоубежище увидел, как нас высадили. Стальная дверь тут же открылась, и нас буквально втащили внутрь. “Разве вы не слышали сирены? Нельзя же
“Для нас этот налет был полной неожиданностью, а прятаться в траншее наших знакомых я не хотела. На наше счастье, мы встретили патрульных, и они привезли нас сюда”, - сказала мать.
“Считайте, что вам повезло. Попади в вас бомба, вас бы просто размазало по мостовой!”
“Это едва не произошло. Посмотрите, какой осколок воткнулся в мостовую совсем рядом с моей головой”. Я показал дежурному осколок.
– “Мы лежали ничком на земле, когда янки сбрасывали свои бомбы. Моя мама растянула ногу - она зацепилась за мотоцикл, когда патрульные нас высаживали”.
“Покажите вашу ногу!”.
“Ничего страшного, об этом и говорить не стоит”, - сказала мать и попыталась убрать ногу под скамейку. Лицо ее исказила гримаса боли.
Дежурный сказал нам, что среди сидящих в бомбоубежище людей есть врач. Он осторожно вытянул ногу матери из-под скамейки и попытался расстегнуть ботинок. Мать тихо застонала. “Лягте на скамейку, а я позову врача. Он наверняка сможет вам помочь. А ты следи за мамой, чтобы она не убежала”, - обратился ко мне дежурный, заметив, что мать хочет подняться. С этими словами он куда-то вышел. “Думаешь, что ты сделал сейчас что-то умное?”
“А почему бы и нет? Ты же не обрезана. А по ноге национальность определить нельзя”.
Не знаю, как я умудрился сказать такое матери - не иначе как нечистый попутал. Во всяком случае, затрещину я получил изрядную. Это был уже третий случай, когда мать по отношению ко мне проявила несдержанность. Удар пришелся по уху, и мне было очень больно. Вне себя от боли и ярости я начал плакать.
“Я ведь хотел только, чтобы врач помог тебе. Надо же использовать эту возможность!”
“Прекрати реветь. Возьми себя в руки! Они сейчас придут”.
“Может, он и мне сумеет помочь”, - сказал я, продолжая плакать.- “Что я ему скажу, если он спросит, отчего у меня распухло ухо? Скажу, что у мамы неудачно соскользнула рука, когда она хотела вымыть мне уши”.
Ухо мое болело все сильнее, и от боли я заплакал еще отчаянней.
Уставившись на свою больную ногу, мать даже не взглянула на меня. “Не притворяйся”, - холодно сказала она.
– “Эти рыдания - лишь способ оправдать собственную наглость. Не разыгрывай из себя жертву!”
Вернулся дежурный. “Если сможете, снимите ботинок. Доктор сейчас придет”.
Стиснув зубы, мать попыталась развязать шнурок, но нога очень распухла, и от этого шнурок на ботинке туго натянулся. Наконец ей это удалось. Она
Мать последовала его совету. Рывком стянув ботинок с ноги, она страшно закричала от боли, а ботинок, пролетев мимо головы дежурного, ударился об стену. Мать стонала и пыталась заглушить боль, раскачиваясь из стороны в сторону.
“Совсем как кантор в синагоге”, - подумал я.
Пришел врач с большим саквояжем. Позади него шел офицер вермахта.
“Ну, что случилось?” - осведомился врач.
“Эта женщина и ее сын были доставлены сюда военным патрулем. Воздушная тревога застала их врасплох, потому что они не захотели укрыться в траншее у своих знакомых”.
Врач опустился на колени и ощупал ногу матери. “Нога очень распухла. Скажите, как это произошло?”
“Когда нас высаживали, мама за что-то зацепилась. А патрульный не заметил и продолжал тащить ее из коляски мотоцикла”.
Врач попросил мать снять с ноги чулок, осторожно ощупал ее лодыжку и сказал: “Лед, дед и еще раз лед. У вас есть лед?” - обратился он к дежурному.
“В комнате дежурного, в шкафу с напитками”.
Офицер тут же побежал в комнату дежурного и возвратился с полной пригоршней кубиков льда. “Вы должны очень осторожно тереть льдом опухшее место, а если это будет слишком больно, тогда это буду делать или я, или ваш сын. Потом мы туго перебинтуем ногу”. Врач посмотрел на меня: “И тогда твоя мама сможет бегать с нами наперегонки”.
Наконец, через несколько часов прозвучал отбой. Все это время мы прикладывали лед к маминой ноге. Даже офицер вермахта предложил свою помощь, когда увидел, что наши пальцы онемели от холода. После отбоя врач сказал, что ему нужно уходить, но перед уходом наложил на ногу матери тугую повязку. Людей в бомбоубежище было немного, но все смотрели на мать с сочувствием. Под конец офицер предложил отвезти нас домой.
“Мы живем в Вальдесру”, - сказала мать.
Офицер отвез нас в Вальдесру на “Опеле”. С притушенными фарами, дававшими слишком мало света, он ехал почти вслепую. У дома Кэте Нихоф мы остановились. Поблагодарив офицера, мать сказала, что до дверей дома она сможет дойти с помощью сына. Откозыряв, офицер тотчас же уехал.
На наше счастье, Кэте никогда не запирала садовую калитку. Пройдя через сад, мы остановились перед закрытой дверью дома. Мы надеялись, что наша беспечная Кэте забыла закрыть какое-нибудь окно. Ничего подобного. Наверное, Кэте не приезжала домой уже давно. Когда она бывала дома или уезжала ненадолго, возле дома всегда стояла тачка или какая-нибудь садовая утварь. На этот раз все было убрано в сарай. Мать молча взглянула наверх - труба на крыше не дымила. Это было верным признаком того, что в доме никого нет. Кэте была мерзлячкой. Войдя в дом, она сразу же принималась растапливать печь.