Не все были убийцами
Шрифт:
Всю ночь, съежившись, просидели мы у задней стены дома, благословляя Мартхен, которая, несмотря на панику и спешку, не забыла снабдить нас теплой одеждой. Время от времени, сморенные усталостью, мы дремали, однако о настоящем глубоком и освежающем сне не могло быть и речи. Мы ужасно боялись, что с наступлением утра нас может заметить кто-нибудь из соседей.
” У нас есть две возможности”, - шепотом сказала мать.
– “Или утром мы попытаемся добраться до Кепеника и найти убежище у Радни, или спросить у Редлиха, не сможет ли он приютить нас на несколько ночей у себя”.
“А что мы ему скажем - ведь у нас должна быть какая-то причина!”
“Мы
“Не знаю. Может быть, где-нибудь у родственников”.
Она склонила голову к коленям и замолчала. Я видел - матери очень тяжело. Тяжело просить приюта у чужих людей, не знать, где мы сможем приклонить головы на следующую ночь. И не знать, когда же, наконец, закончится эта проклятая война.
Бледные от бессонной ночи, вконец измученные, брели мы на следующий день вдоль шоссе, пытаясь притвориться, что мы просто прогуливаемся. Идти к электричке на Мальсдорф было так же далеко, как до Кепеника, а может, еще дальше. Автобусы ходили очень нерегулярно - если ходили вообще.
Нога матери болела все больше. Она сильно хромала и все чаще прислонялась к какому-нибудь дереву, чтобы передохнуть. Лес между Вальдесру и Кепеником совсем не пострадал от бомбежек, а на шоссе, проходившем через лес, движения почти не было.
Мы с Рольфом часто приходили сюда на поиски бомбовых осколков, но в этот день лес выглядел совсем по-другому. В нем было очень сыро, пахло гнилью, он казался серым и каким-то безжизненным, хотя на деревьях уже появилась молодая листва. Однако почва в лесу была мягкая, и матери было легче идти. Это было единственным плюсом нашей вынужденной “прогулки”.
Ворота птицефермы были широко открыты. Я взял мать под руку и вместе с ней направился к служебному бараку. Клиенты, проезжавшие мимо нас на машинах, здоровались со мной и что-то дружески кричали, но слов я разобрать не мог. Мне казалось, что они смеются надо мной и над моей хромавшей матерью. Может быть, их внимание привлекла наша странная одежда.
Я шел все быстрее. Мать тихонько стонала, но не выпускала мою руку. Дорога от ворот птицефермы до служебного барака показалась мне бесконечно длинной. Наконец мы дошли до цели. Я приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
Кабинет Радни был пуст. Мы вошли, и я усадил мать на стул. Сам я опустился на пол и прислонился к спинке ее стула. Я напряг всю свою волю, чтобы не заснуть сразу. “Нужно немного подождать, и кто-нибудь - или Гюнтер, или Зигрид - обязательно появятся”, - уговаривал я себя.
– “Как было бы хорошо, если бы мы могли чуть-чуть подремать!”
Вдруг мать толкнула меня здоровой ногой. В кабинет вошел Гюнтер Радни, за ним - какой-то офицер. Я испуганно вскочил. Офицер, видимо, был очень важной шишкой. Я понял это сразу. Он взглянул на мать, перевел взгляд на меня, потом вопросительно посмотрел на Гюнтера. А тот просто онемел от неожиданности. Очевидно, обоих смутила наша одежда. Мать попыталась подняться, но я с силой прижал ее к сиденью.
“Нас разбомбило”, - громче, чем нужно, заговорил я.
– “У нас сгорело все. А эти вещи нам дали в приемном пункте. Моя мама зацепилась за мотоцикл и повредила ногу”.
“Нужно болтать все, что угодно, только без остановки”, - лихорадочно соображал я.
– “Им надо задурить мозги. А тем временем я придумаю что-нибудь правдоподобное, если этот офицер спросит о мотоцикле”.
“Нас подобрал на улице патруль во время налета. Патрульные посадили нас в коляску
“Но он же хотел помочь вам, разве не так?”
“Да-да”, - закивал я.
“Вам оказали медицинскую помощь?” - обернулся офицер к матери.
Она утвердительно кивнула, а Радни объяснил офицеру, что мы - его хорошие знакомые и что он сам только что узнал о постигшей нас беде.
“Если вам понадобится помощь, вы знаете, где меня найти. И не забудьте, пожалуйста, - вы обещали откормить для меня цыплят к пасхе”. Уже не обращая на нас внимания, он пожал Радни руку и вышел из кабинета.
Гюнтер сел на крышку своего письменного стола. “Откуда вы на самом деле?” - напрямую спросил он.
“Из Вальдесру”, - ответил я.
Мать закрыла мне рот рукой. “Вчера рано утром мы убежали из дома Карла Хотце. В дом нагрянули гестаповцы. У нас оставалась единственная возможность спастись - мы выпрыгнули из окна второго этажа. При прыжке я повредила ногу”.
Радни медленно кивнул. “Карл арестован. И его жена - тоже”. “А что со свояченицей?”
“Не знаю. Знаю только, что Карла и его жену забрали гестаповцы”.
Мать замолчала. Я понимал - она не решается попросить Радни приютить нас на пару ночей. Она была совершенно измучена, силы ее были на исходе. Состояние матери сделало меня агрессивным.
“Хорошо бы нам сейчас поспать”, - сказал я.
Мать сидела, уставившись на свои ноги. Радни молчал.
“Мы провели ночь в саду нашей знакомой. Ее не было дома, дом был заперт, и мы всю ночь просидели у задней стены”.
Радни покачал головой. “Я не могу оставить вас у себя”.
“Может, завтра мы что-нибудь придумаем”, - без обиняков сказал я.
– “Мама просто не в состоянии идти дальше, да и я, если хотите знать, тоже”.
Мать гордо выпрямилась на стуле. “Ну, хватит”, - набросилась она на меня. “Мне очень жаль, что все так получилось”, - с напускным достоинством, насколько позволяло ее состояние, обратилась она к Радни.
– “Мне очень жаль. Не сердитесь на нас. И забудьте о нашем разговоре”. Прихрамывая, она направилась к двери.
“Я в самом деле не могу вас здесь оставить, фрау Деген”, - сказал Радни тихо.
– “Мы с Карлом - очень близкие друзья, а я не уверен, сможет ли он еще раз выдержать эти допросы. Он может расколоться, понимаете? Расколоться и назвать фамилии своих знакомых. Я ему всегда говорил - перестань распространять эти чертовы листовки. А он вообразил себя очень хитрым, оставлял листовки в учреждениях под пачками бланков. “Когда-нибудь эти бланки используют и увидят листовки”, - говорил он мне. После налетов он разбрасывал листовки на улицах - гестапо, мол, подумает, что их англичане со своих самолетов сбросили. Я думаю - Карл слишком понадеялся на свою хитрость. Если его причастность к этому делу докажут, мы никогда больше его не увидим. А ведь он мне твердо обещал, что прекратит этим заниматься. “Я возьму в помощники парнишку, чтобы он не слонялся по улице, а ты дай мне слово, что прекратишь заниматься таким рискованным делом”, - сказал я ему. Карл пообещал, но продолжал этим заниматься. А ведь я ему поверил ! Мы все можем дорого заплатить за это. Год назад я женился, я хочу пережить войну и весь этот ужас. Я хочу выжить. Вместе с моей женой. Когда я представляю себе, что эти садисты мучают мою Зигрид, я последних сил лишаюсь, просто умираю”.