Не жалею, не зову, не плачу...
Шрифт:
жизнь и дальше?» – «Же-ня! – он строго повысил голос. – Тебе не понять! В этом деле
ты как свинья в апельсинах».
Я его ничем не оскорбил, а он мне выдал. Если я вижу в нем порядочного
человека и не хочу видеть жулика, обманщика, мошенника, разве это плохо? Мне очень
хотелось знать воровскую природу, вряд ли кто объяснит кроме Гавроша. «Я не сидел,
сколько ты, но у меня тоже кое-какой опыт есть. Тебя Бог не обидел ни умом, ни
вкусом, ни
прекрасной. У тебя будет семья и честная жизнь, ты детей будешь воспитывать. – Я
видел, что Гаврош бледнеет зло и опасно, но не хотел идти на попятную. Выскажу все,
пусть потерпит, я же не оскорбляю его. – Ты будешь полноправный член нашего
общества, может, даже прославишься, сделаешь карьеру, ты даже в партию можешь
вступать». – Я перечислил ему весь джентльменский набор тех лет, собранный мной с
первого класса школы. «Заткни-ись! – закричал Гаврош. – Падла! Фраерская твоя
рожа, замолчи-и!» – Он сорвался на крик бешеный и неуёмный, на вахте слышно, губы
его посинели, схватил свой костыль и не просто замахнулся, а всем телом откинулся,
чтобы шандарахнуть мне с размаху по черепу и уложить навсегда премудрого
наставника. Как из-под земли выросли два хмыря, будто сидели под скамейкой и ждали
момента. Они подлетели к Гаврошу в нерешительности, то ли меня с ходу метелить, то
ли Гавроша держать, а его уже колотит, он дёргался и кричал: – «Пори его, падлу!»
Пришлось мне бежать в санчасть за лекарством легкой рысью, чтобы не привлечь
внимания надзора. Вернулся с флакончиком валерьянки на спирту. Гаврош лежал на
скамейке лицом вверх, бледный, больной, хоть волочи его в стационар. Я
предупредительно выставил флакончик, как белый флаг. Он поднялся, морщась,
держась за голову, глаза мутные. «Садись, Женя, посидим… – Глянул на хмырей с
недоумением: – Вы чего, ребята?» Те исчезли так же быстро, как и появились. Они
видели сначала мирную нашу беседу, и потому не ринулись меня сразу кончать. Они
поняли, у Гавроша приступ или кумар от каликов, и командовал он в состоянии
отрубона, а придет в себя и спросит: тут лепила сидел, куда вы его дели?
Не раз я убеждался, уголовники, как правило, не совсем нормальные люди.
Почему одних больных лечат, где надо, а других сажают, хотя место им не в тюрьме, а в
больнице? Сумасшествие, как и преступление, есть несовершенство, или слом
внутреннего контроля. Я пытался наставить Гавроша на путь истинный, но у него –
страсть, как и у меня. Только к другому делу. За его дело всегда сажали.
говоря, тоже. Тех, кто говорил и писал во вред, на Руси называли ворами, Радищева,
например, а также изменников, мятежников, Гришку Отрепьева, декабристов, отсюда и
ворог, враг. Раньше я не мог представить вора, арестанта, заключенного умным,
грамотным, добрым, веселым – все они казались мне сплошным быдлом, как в кино.
Но здесь я увидел совсем других. Вор в законе – личность, каких мало по ту сторону
проволоки. Среди братьев-студентов было немного, кто бы по силе духа, по знанию
людей, по характеру могли бы сравниться с Волгой, с Гаврошем или с Володей
Питерским. Большие босяки – академики по интеллекту, они смекалисты, находчивы, с
отличной памятью, владеют словом, могут закатить лекцию часа на три, и все будут
сидеть и слушать, разинув рот. И, что особенно важно, – чувство достоинства. У
истинного вора в законе оно, несомненно, выше, чем у сталинского академика, нашим
и вашим за пятак спляшем, – отвечаю за свои слова. О поэтах и писателях я уж не
говорю, о литературных критиках тем более. Как только начинают партия и
правительство очередную кампанию, они тут как тут на подхвате, с обоймой имен, кого
драконить в печати, кого ссылать, кого сажать.
23
Говорят – злой рок. Но разве бывает рок добрый? Он вообще по ту сторону добра
и зла. Или еще – слепая судьба, может улыбнуться, но может и отвернуться. Многое
зависит от тебя самого, как ты переносишь ее капризы, с юмором или киснешь. Важно,
чтобы человек почуял, не умом, так сердцем, судьбу можно переиграть. У меня сейчас
двое больных из 12-го барака – Хабибулин и Семенов, бывший офицер, когда-то, по
мнению Глуховой, я поставил ему не тот диагноз, они налетели на меня с Дубаревым.
Оба лежат в одной палате, и жизнь у обоих кончается, а срок продолжается. Отмерили
одному двадцать лет, другому десять, не досидели они и половины, куда остаток
девать? По фене называется дать сдачи. А если взять страну целиком, прикинуть,
сколько не отбыто по всему Гулагу, какой будет показатель? Сколько неотбытых лет
заточения витают над Россией, над нашим Союзом, никто не видит и не говорит, на
кого списывать присужденные тысячелетия. Слово «руководитель» состоит из двух
слов: «рукой водить». А голова для чего? Вожди – тоже от вождения. И предводителя –
будто о баранах речь.
У Хабибулина рак, опухоль пальпируется в подложечной области и печень уже