Не жалею, не зову, не плачу...
Шрифт:
успел каждому врезать и справа, и слева, то вскоре они опомнились, вцепились и
начали меня рвать на части. Белая рубашка моя повисла лентами, как юбка у
шотландца, я кидал их на рельсы, голый до пояса, но кидал уже из последних сил.
Спасла меня наша студентка, увидела битву на рельсах и вбежала с визгом: «Женьку на
остановке бьют!» Пол-общежития вылетело на подмогу во главе с Равилем
Аманжоловым. Недели две я ходил с перевязанной головой, в горячке
один из трёх звезданул меня по темени кастетом. Шляпу я забрал, но дело не в шляпе.
Всё равно тоска. Меня злила безымянность моего прозябания, серость и убожество
моих дней. «Жизнь медленная шла, как старая гадалка, таинственно шепча забытые
слова. Вздыхал о чём-то я, чего-то было жалко, какою-то мечтой горела голова».
Хотелось полюбить отчаянно и навсегда. Опасно полюбить, рискованно, чтобы
институт бросить, книги забыть, наплевать на диплом, на карьеру, на всё, и уйти за ней
на край света. Не хотелось прозябать посерёдке, рядовым, незаметным – только
первым, лучшим. Выдающимся хоть в ту, хоть в другую сторону. Горячила меня,
распаляла жажда нарушить, переступить каноны, препоны, загородки, перегородки, и
если уж рухнуть, так совсем в бездну, чтобы ахнули все. Где она, любовь моя страстная
и опасная, всем не зависть и ревность? Я один, и она одна, томится где-то без меня, как
я без нее, гложет нас порознь одна и та же тяга.
Зимой в спортзале я увидел девушку на гимнастике, совсем юную, в черном
купальнике. Личико отрешенное и наивное, слушает тренера, а улыбка легкая-легкая,
детская, нежная, ну как в сказке. Вот бы мне провожать ее домой после занятий куда-
нибудь далеко-далеко в Тастак или в Малую станицу, я люблю далеко ходить-заходить.
Как красиво она побежала перед прыжком, как спружинила на трамплине и взлетела,
никого не видя, и меня тоже. Вот кого я полюблю до беспамятства и смогу всё бросить.
Только сбудется ли, отзовется ли она, такая юная и недоступная. Гимнасты заканчивали
занятия, а легкоатлеты начинали. В четверг я приду пораньше – посмотреть на неё.
Спросил у ребят, кто такая. Вета Фёдорова, Иветта, с первого курса, чемпионка
«Медика». Сеня Бадакер был с ней в альпинистком лагере, он меня познакомит. Шёл я
домой по темной Уйгурской мимо штрафбата, усталый после тренировки, и грезил. Я
ее уже люблю. Мечту я построил, завтра из мечты начну строить действительность.
Начал. И скоро своего добился. Пошли и настучали.
Везет мне на имена – Лиля, Белла, Иветта.
28
Перед самым арестом я разбил зеркало, как нарочно, оно могло бы и уцелеть –
маленькое,
хрястнул зеркальце об пол, и оно вдребезги. Верить в них, значит проявлять
благоразумие, подготовиться к неожиданности, успеть разрядить капкан. Если же ты
настроился бесшабашно, море тебе по колено, попадешь в беду со своим
легкомыслием. Ты демобилизовал себя, рассыпался и получай по заслугам. «Пусть
безликие боги примет мне всегда свою милость даруют».
16 мая я сдал экзамен по организации здравоохранения, через четыре для –
эпидемиология, и тогда мы уже студенты выпускного, пятого курса. 17 мая я пробыл
весь день на занятиях, пообедал наспех и бегом на кафедру военно-медицинской
подготовки. Здесь я лаборант с окладом 350 рублей. Стипендия 240 плюс надбавка 25
процентов за зимнюю сессию на «отлично», и получается больше зарплаты врача.
Сидел я в своей лаборантской со схемами, картами, санпакетами, вошел кривой
преподаватель химзащиты и сказал, что меня вызывает начальник кафедры. Захожу.
Полковник сидит бледный, растерянный. А напротив него двое в штатском. Не бледные
и не растерянные. «Садитесь», – сказал полковник. Я сел на диван у двери.
«Фамилия?!» – спросил штатский резко, обдирающе-грубо, и я сразу понял: вот оно,
пришло-приехало, всё. Сказал фамилию. «Документы есть?» Какими тренировками
добиваются, чёрт их побери, такого голоса, тембра гнусного, приговорного, одним
тоном передают тебе сразу и тюрьму, и срок. «Студенческий билет», – еле слышно
выговорил я. – «Вы арестованы».
Вышли. На ступеньках стоял третий в штатском, лицо такое же заградительное и
надменное. Наверху в спортзале меланхолически звучало пианино, гимнасты
разучивали вольные упражнения. Там сейчас делает фляки и сальто моя любимая
Ветка. После тренировки она зайдет на кафедру в лаборантскую, надеясь, что я пойду
ее провожать как вчера…
Теплый майский вечер, легкий бриз со склонов Алатау, светятся окна учебного
корпуса. Горячая пора, сессия, сидят студенты, зубрят, не знают, что одним среди них
стало меньше. Свет падает на зеленый густой газон, белеет среди кустов гипсовая
женщина с ребенком. Пошли по Комсомольской в сторону Дзержинской, догадываюсь,
куда. Я посредине, на голову выше спутников и весь в белом, рубашка, брюки, туфли
парусиновые, а они в черных пиджаках. Двое по бокам, третий сзади. Огибаем
институт иностранных языков, идем по аллее вверх, в сторону гор. Наши тени от