Небо внизу
Шрифт:
— А почему на кухне?
— Потому что воняют! А вас полоскало так, что я не успевал тазики мыть. Это совсем иди… совсем не подумать надо, чтобы больному человеку лилии нести, — поджал губы Том.
— Господин Делани не хотел со мной повидаться?
— Хотел. Но я не пустил. Сказал, чтобы приходил, когда поправитесь.
Тео еще раз посмотрела на себя в зеркало — нечесаные, слипшиеся пряди волос, мешки под глазами, ввалившиеся щеки.
— Молодец. Правильно, — наклонившись над раковиной, она снова плеснула себе водой в лицо.
— Давайте-ка возвращаться в кровать, — вздохнул Том и пинком открыл двери. Положив голову ему на плечо, Тео безропотно позволила нести себя в спальню.
— Ложитесь, — опустив ее на матрас, Том устало вздохнул и сел рядом на пол. — Отдыхайте.
Медленным, вдумчивым движением Тео провела пальцем по светлой, как солома, щетине.
— Ты не брился.
— И голову не мыл. И не купался. И воняет от меня, как от дворового пса, — ухмыльнулся Том. — Забот вы мне задали на сто золотых, госпожа Теодора.
— У меня столько нет.
— Да и не надо. Вы, главное, пообещайте больше бренди не пить. Доктор сказал, что для вашего организма алкоголь — яд, — Том замолчал, бессмысленно разглаживая ладонью простыню, глубоко вздохнул, выдохнул. — К тому же в… Ну… Вы… Это… Вы, когда пьяная, вы разговариваете.
— Я предлагала тебе что-то аморальное? — улыбнулась Тео. — Может, еще и руки распускала?
— Да если бы. Вы, когда выпили… Вы… Ну… Вы про Огасту рассказывали.
Тео окаменела. Застывшая улыбка гримасой перекосила лицо.
— Что? Я не понимаю, о чем ты…
— Да ладно вам. Я же все знаю. Не волнуйтесь, я никому не говорил и говорить не собираюсь. А пить вам нельзя — можете на людях разговориться. Кто-то подумает, что это пьяные бредни, а кто-то… кто-то и задуматься может.
Трясущейся рукой Тео потянулась воде. Не дотянулась — Том, предупредив ее движение, подал стакан.
— Вот.
— Спасибо, — Тео механически сделала несколько глотков. — И когда… как… как давно ты понял?
— Подозревал давно. А так, чтобы с уверенностью так, чтобы с уверенностью — где-то с месяц назад, — смущенно улыбнулся Том.
Поначалу он ничего не подозревал. Жалел несчастную, повредившуюся умом девушку и списывал все странности или на болезнь, или на воспитание. Госпожа путается в ценах? Так она сроду продукты сама не покупала, это слуги делали. Госпожа не разбирается в магии, учит все с самого начала? Так память ведь потеряла, бедняжка, приходится все наверстывать.
Не умеет зажечь плиту. Не знает, как заправить
Поселила слугу в спальню для гостей и готовит для него обеды.
Вот это, последнее, было особенно удивительно. Но даже тут Том нашел подходящее объяснение. Совсем юная девушка, впервые уехала далеко от семьи. Она просто не справляется с одиночеством. Ей страшно.
— У меня, знаете, так же было, — опустил глаза Том. — Когда я контракт подписал. Тоже все время к каким-то людям клеился — то за смотрителем хвостом ходил, то с рабочими подружиться пытался. Глупость полнейшая — в бараке люди постоянно меняются: одни уходят, другие приходят, а банковским на нас так вообще плевать. Но я равно кого-то искал… Вот и подумал: может, у вас так же?
Проблемы начали возникать, когда Тео вплотную занялась работой. Та Теодора Дюваль, которую знал Том, была девушкой веселой и легкомысленной, любила развлечения, шумные компании. Но никогда, никогда не проявляла интереса к бизнесу. Новая Теодора Дюваль была расчетлива, как ростовщик, и упорна, как впрягшийся в ярмо вол. Блюдя собственную выгоду, она выжимала из клиента все, что можно выжать, и пряталась в двусмысленностях формулировок, избегая ненужных обязательств. И что самое удивительное — новой Теодоре Дюваль все это очевидно нравилось.
Болезнь может стереть уничтожить старую память, но не может подарить новую личность.
— Это было странно. Я смотрел на вас и глазам своим не верил. Как будто передо мной другой человек. Ну, так оно, в общем-то, и оказалось — но тогда… Это было странно.
Но Том все равно нашел объяснение. Просто у госпожи Дюваль был талант. Продемонстрировать его дома, под крылом всемогущей и суровой бабушки, было невозможно. Зато теперь, оставшись одна, Тео Дюваль смогла реализовать свои природные склонности.
— Я подумал: может, она вас ругала. Ошибками попрекала, говорила, что не получается. А теперь вы из дому уехали, начали сами работать и поняли: нет, получается. Отлично все получается.
На какое-то время такое объяснение примирило Тома с реальностью. Но потом Тео заговорила о шифере. И сказала, что это шершавые серые волнистые пластины. Допустим, благородная дама не знала, как на самом деле выглядит шифер. Или знала, но забыла. Но в этом случае Теодора просто не смогла бы его описать. А она придумала какие-то волнистые пластины. Да еще и шершавые.
— Вот тут я задумался. Поначалу не всерьез, а потом…
А потом всерьез. Потому что количество ошибок нарастало. Тео утверждала, что ходила в зоопарк, но описывала слона, который сдох лет двадцать назад, а нового так и не купили. Тео просила в магазине набор для вышивания — с канвой, иголкой и нитками, но продавщица понятия не имела о таких наборах. Тео рассказывала, что лимонады пьют через трубочки, но Том никогда не встречал ни одного человека с такой трубочкой. И не встречал никого, кто бы встречал.