Нефертити

Моран Мишель

— Такое возможно?

Эхнатон подошел ко мне у источника. Хотя у нас было достаточно слуг, чтобы ходить за водой, мне нравился запах сырой земли. Я поставила ведро на землю и прикрыла глаза от солнца.

— Что возможно, ваше величество?

Фараон посмотрел на устраиваемый посреди лагеря пруд для лотосов.

— Может ли она потерять ребенка, если я буду причинять ей беспокойство?

— Если она разволнуется достаточно сильно, ваше величество, может произойти все, что угодно.

Эхнатон заколебался.

—

Достаточно сильно — это насколько?

«Он скучает по Кийе, — подумала я. — Она слушает его стихи и влечет его в свой тихий мир, в то время как Нефертити никогда не умолкает».

— Думаю, это зависит от того, насколько она хрупка.

Мы посмотрели на Нефертити — она шла через лагерь в сопровождении семи стражников, — на ее маленькое сильное тело.

Она подошла к нам, и Эхнатон улыбнулся, как будто не вел сейчас речь о визитах к Кийе.

— Моя царица… — Он нежно поцеловал ей руку. — У меня новости.

Глаза Нефертити заблестели.

— И какие же?

— Сегодня утром Майя прислал весть.

Нефертити тихо ахнула.

— Город завершен? — предположила она.

Эхнатон кивнул.

— Майя поклялся, что в течение ближайших дней стены будут раскрашены и мы оставим шатры.

У Нефертити вырвалось негромкое восклицание, но я тут же подумала о Нахтмине. Как нам встречаться после переезда? Он будет жить в казарме со своими людьми, а я окажусь заперта во дворце.

— Может, пойдем посмотрим? — нетерпеливо спросил Эхнатон. — Может, уже пора показать наш город людям?

— Мы возьмем всех, — решила Нефертити. — Всех визирей, всех знатных дам, всех детей — всех, кто только есть в Амарне.

Она повернулась ко мне.

— Нет ли вестей от отца?

— Нет, никаких, — отозвалась я.

Нефертити прищурилась:

— Он не писал тебе втайне?

Я изумленно уставилась на нее.

— Конечно нет.

— Хорошо. Я желаю сама сообщить ему, что Амарна готова. Когда он увидит этот дворец, — на лице ее отразилось ликование, — он поймет, что Эхнатон был прав. Мы построили величайший город Египта.

В полдень всем объявили, что ворота откроются и Амарна наконец-то предстанет перед людьми. Лагерь охватило явственно ощущаемое возбуждение. Согласно приказу фараона, до этого внутрь пускали только строителей и знать. Теперь же дворец будет открыт всем взорам, наряду с сотнями особняков, рассыпавшихся по холмам за дворцом. Когда ворота Амарны распахнулись, ехавшая в одной колеснице со мной Ипу ахнула.

Великолепный храм, с его роскошной пристанью и теснящимися к нему селениями, был достроен. Для знати возвели сотни белых особняков, и они прятались в складках холмов, словно жемчужины. Повсюду шла стройка, повсюду трудились рабочие, но сам город блистал, белый и сияющий.

Сперва процессия направилась к храму Атона. Во внутреннем дворе с колоннадой жрецы приносили жертвы

солнцу. Все склонились перед фараоном и моей сестрой, а жрецы разогнали дым, чтобы мы посмотрели, как прекрасно сделан двор. Вдоль стен росли деревья моринги и граната, но лучше всего были сафлоры, радостно желтевшие в меркнущем свете. Освещение явно играло важную роль в проектировании этого двора. Эхнатон с гордостью объявил, что это именно он приказал Майе сделать внутри верхний ряд окон.

— А как это? — шепотом поинтересовалась я.

Нефертити лукаво улыбнулась:

— Пойдем посмотрим.

Мы прошли через двор во внутреннее святилище. С потолка, проходя сквозь высокие окна, струился вечерний свет. Я никогда не видела ничего подобного.

— Он — гений, — изумленно произнесла Ипу.

Я поджала губы, но возразить на это было нечего. Так не строил никто и никогда.

Визири и знать бродили по храму, разглядывали гобелены и мозаику, а прочая часть процессии тем временем ждала во дворе.

Нефертити торжествовала.

— Как ты думаешь, что скажет отец? — спросила она.

«Что еще ни один храм не обходился так дорого».

Но вслух я произнесла иное:

— Что он великолепен.

Нефертити улыбнулась. Я сказала то, что она хотела услышать. Но я никогда не скажу ей, что этот храм стоил золота Амона или безопасности Египта и зависящих от него государств. К нам подошел Эхнатон.

— Майя получит богатое вознаграждение, — объявил он. Эхнатон оглядел колонны с каннелюрами и широкие лестницы, ведущие на балконы, где купались в свете святилища поменьше. С реки плыл теплый воздух и растекался по двору. — Когда послы вернутся в Ассирию и на Родос, они будут знать, что за фараон ныне правит Египтом.

— А когда они увидят этот мост, — Нефертити отворила тяжелую деревянную дверь, — они будут знать, что за провидец замыслил все это.

Дверь распахнулась, и за ней стал виден мост, изгибающийся над Царской дорогой: он соединял храм с дворцом. Он был выше любого моста, который мне доводилось видеть, шире и замысловатее. Когда мы вышли на этот мост, у меня возникло ощущение, будто я иду в будущее, будто вижу жизнь своих внуков и их мир — такой, каким он будет уже после моего ухода.

При постройке дворца с расходами не считались. Окна поднимались от потолка до пола, а в солнечных уголках мелодично журчали благоухающие фонтаны. Здесь были кресла из черного дерева и слоновой кости, кровати, инкрустированные драгоценными камнями. Мне показали предназначенную для меня комнату и покои, которые предстояло занять моим родителям, с полом из голубых глазурованных плит и с мозаикой, изображающей сцены охоты.

— Мы назвали его Приречным дворцом, — сказала Нефертити, водя меня по дворцу и показывая каждый уголок и каждую нишу. — А дворец Кийи будет на севере.