Немёртвый камень
Шрифт:
— Идем, Фелла.
— Я догоню, — ответила Бестия негромко, зная, что Экстер всё равно слышит ее.
У нее не было привычки оставлять опасность за спиной.
Серп вылетел из ножен будто сам собою.
Шесть противников. Еще четыре удара одновременно. Принять на телесный щит, повести пальцами правой руки, нащупывая нити защитного артефакта у крайнего левого… есть — серьга в ухе. Разорвать нити, одновременно метнув серп — пока противник не успел создать еще какую-нибудь защиту…
Ее ученики знали этот прием и всегда, всегда держали на очереди второй артефакторный
Пять противников. Сменили тактику: пытаются пробить ее телесную магию, не зная, насколько это бесполезно. Вы не были на Альтау, сопляки, в вас нет той мощи… Движение ладонью вперед, резко подсечь — и волна вернувшейся магии сбивает с ног еще одного, не давая ему опоясать ее «стальным вьюнком». Теперь «крученый» поток магии сквозь пальцы, чтобы пробить щитовой фон артефакта. Еще один открылся, нанося удар — метнуть серп, просто для острастки, а самой подловить его же артефакт — и обратить против хозяина.
Трое. Не пытаются сбежать, или кричать — живые они или нет? Ведь понимают же, что не выстоять — и отчаянно пытаются ее убить, но схватка с универсальным магом им не по зубам, даже при числовом превосходстве… разорвать узлы еще одного щита, ударить концентрированным силовым, прикрыться от какой-то модификации ослепляющего артефакта…
Такой противник вообще мало кому по зубам.
Двое. Теперь хотят сбить с толку, потому что поняли ее слабость: ей надо одновременно пользоваться потоками магии в теле, работать с нитями и узлами артефактов и целиться, когда нужно орудовать серпом. Хотят сделать так, чтобы она запуталась в собственных действиях, не понимая одного: она почти не думает во время этого боя. Сражается тело, предугадывая все их действия ровно за секунду. Мозг вступает по мере необходимости, если сталкивается с чем-то нестандартным.
Сопляки — несмотря на то, что одному из них не меньше шестисот. Им бы Макса Ковальски в тренеры — глядишь, и удивили бы ее чем-нибудь в поединке. А так… какой смысл в артефакторной мощи, в том, что оружие — часть тебя, во взаимопонимании с вещами, когда все равно пользуешься всё теми же приемами?
Да, они выходят точнее и лучше.
Но вы, взрослые и опытные артемаги Ниртинэ, еще не видели, что вытворяла на арене против Бестии одна девчонка, которую угораздило влюбиться в Мечтателя…
Последний артемаг понял, что остался в одиночестве, и активировал все щиты — девять или одиннадцать. В какой-то момент он оказался даже защищеннее Бестии.
А потом медальон на его груди вдруг тоненько прозвенел — и перерезал своему хозяину горло цепочкой.
Доверяй артефактам. Только помни, что случится, если ты вдруг ослабнешь или отвернешься.
Бестия покривилась, глядя на труп — как раз этот ученик Ниртинэ был совсем мальчишкой, и двадцати, видно, не стукнуло. И девчонки от него, наверное, были без памяти: редкостный красавчик, пышные рыжие волосы разбросаны по плечам. Открытые глаза пусты. На груди, в луже крови, довольно посверкивает медальон. Рядом раскинулись тела сотоварищей — двое отключены, один ранен тяжело, один при смерти, еще одному не подняться — словом, полный набор.
Хотя,
Бестия повернулась — и не нашла Янтариата взглядом. Наверное, куда-то уполз — и гоняться за ним ей было недосуг. Пора было узнать, что там с Экстером.
Мечтатель как раз показался в дверях, неся на руках тонкую женскую фигурку. Поперек глаз пленницы шла темная полоса ткани, губы запеклись, и Бестия даже на глазок смогла определить, что женщину пичкали «Несокрушимой истиной» — это кроме артефактов, которые к ней применяли…
— Майра, — сказала она. — Ее охраняли?
Мечтатель скользнул глазами по телам, и Фелле невесть с чего стало стыдно. Но Экстер ничего не сказал. Отнес Майру подальше от трупов и раненых и только тогда отозвался:
— Оскальники. Мне всё не давало покоя — куда они могли деться из своей пещеры… Однако здесь, в подземельях Хелденары, они тоже чувствовали себя… вполне дома. Наверное, их хотели сделать стражами этих мест — вместо артефактов. И им приносили жертвы. Исчезнувших провидцев, да… Но на мои вопросы они не смогли ответить: теперь они немы, и я задаюсь вопросом, Фелла: что могло заставить их умолкнуть…
— Что?
— Или кто.
Пальцы Экстера легко порхали над лицом Нарекательницы — он не пользовался ни артефактами, ни артемагией, но самые кончики пальцев чуть светились, будто на них падали солнечные лучи. Блики плясали по лицу Майры — невесть откуда взявшись, потому что приближался Хмурый Час.
Нарекательница провела по шершавым губам языком. Слабо зашевелились ее пальцы, потом поднялась правая рука — словно не завися от нее самой — и ладонь Майры коснулась щеки Экстера.
— Я так давно, — прошептала Нарекательница, — так давно не видела солнца… Теперь вижу. Как я не догадалась тогда, что это ты? В тот раз, когда давала тебе твое нынешнее второе имя…
— И нарекла меня правильно, — мягко ответил Экстер Мечтатель.
— Ты пришел спросить… остановить их? Помешать их возвращению?
— Их возвращению не помешать, это я уже знаю, — Экстер по-прежнему стоял рядом с ней на коленях, а разговаривал тоном, каким обычно говорил с самыми младшими учениками Одонара. — Я хотел бы лишь узнать, как и когда…
Майра издала сухой звук, странно дернувшись при этом, и только с опозданием стало понятно, что на самом деле это всхлип.
— Ты опоздал, Витязь Солнца. Это не обычный Хмурый Час — это буря в отдалении. А последние песчинки уже падают на дно часов судьбы…
— Значит, сейчас?
— Они поднимутся. Поднимутся в том месте, где были рождены — в ущелье к востоку от Драконьих Нор. Их пробуждение уже начинается. Чувствуешь ли ты? Всему живому нынче душно…
Воздух в самом деле загустел и омертвел, если такое было возможно с воздухом Хелденары. По земле пробежала сдержанная дрожь — словно первая судорога боли перед мучительными схватками родов.
— Экстер, — окликнула Бестия.
Радуга на небе Целестии стремительно теряла свой цвет. В подступавшем Хмуром Часе лицо Феллы казалось призрачным, но решимость на нем была иридиевой.