Немёртвый камень
Шрифт:
Гиацинт заглянул в утлую кухоньку — и чуть не шарахнулся оттуда с воплем «чур меня!»
— Ну что ж ты там застрял, — произнес сидящий за столом Макс. — Вроде как это мы у тебя на положении гостей. Хоть и чувствуем себя как дома.
И с видом аптекаря, отмеряющего миллилитры ценнейшего лекарства, наполнил стоящую на столе кружку с резвящимся у отбитого края розовым слоником. Водкой.
Бутылка перед ним была наполовину пуста, но рядом стояла еще одна — полная. Ковальски явно настроился душевно провести вечер.
Гиацинт понял, что понятие «абсурд» отныне приобретает для него новый смысл.
— Ты же… — начал он опасливо
— М-м, тебе это кто-то сказал?
— Хет…
— А-а. Он прав, — и Ковальски сделал залихватский глоток из кружечки со слоником.
— А что же ты тогда…
Ковальски пожал плечами и попытался посмотреть сквозь кружку, но она была непрозрачной, и это испортило дело.
— Пытаюсь ассимилировать к данной территории, как сказал бы Нольдиус. Кристо и Дара спят, я освободил их от этой обязанности… в конце концов, они целестийцы, так что их, кажется, не надо… ассимилировать. И диссимилировать тоже.
О-о, готов, — с дрожью понял Гиацинт. Под ложечкой засосало от чувства вины: ну, ладно, я порвал с Целестией, но зачем же так ему про Лорелею, в лицо…
— Я тогда пойду разбужу Кристо, — пробормотал он, буквально помирая от неловкости ситуации. — Вам… тебе нельзя.
Макс усмехнулся, созерцая кружку глазами художника.
— Чтоб ты знал — половина моих американских знакомых… тех из них, кто был в курсе насчет моих русских корней… были уверены, что я конченый алкоголик. Черт возьми, мне приходилось их убеждать, что пью я исключительно по ночам. Днем — ничего безобиднее страсти к матрешкам и балалайкам.
— Я… э-э, пойду разбужу Дару, — Гиацинт понял, что Кристо едва ли справится с масштабами катастрофы.
— Угу, и похоронишь мой авторитет папочки. В смысле, кому нужен пьющий отец, с которым приходится возиться как с младенцем? Лучше сядь и попытайся не сойти с ума, пока я буду выносить тебе мозг пьяной исповедью.
— А ты… будешь?
— Скорее всего, — безмятежно ответил Макс. — Насколько помню предков, это у меня в крови.
Ничего хорошего предложение не сулило, но Гиацинта все еще давило чувство вины, да и потом, Ковальски просто нельзя было бросать в таком состоянии. Друг-контрабандист рассказывал, что во внешнем мире люди даже прыгают с крыш просто так, и за два месяца Гиацинт сам понял, что тут многие не в себе.
Потом, ему просто было жутко любопытно. И отчасти лестно, когда бывший соперник перестал наконец запираться и заговорил как с равным. Ну, а нетрезвый Ковальски — определенно такое стоит повидать…
— Куда направишься? — спросил Макс, как только Гиацинт осторожно присел напротив.
Тинторель замялся. Ответ у него был. Просто в этот момент из-под стола появилась вторая кружка — с синим зайчиком и отколотым краем. Макс, сосредоточенно щурясь, набулькивал в кружку из бутылки, и Гиацинт понял, что просто посидеть на стульчике не удастся. «А почему бы и нет? — прошептало в ухо любопытство. — Хоть узнаешь, каково это».
— Вообще-то я думал попутешествовать по этой стране, — начал он, осторожно принимая у Макса емкость. — Я уже говорил — есть другие поселения целестийцев. Они разбросаны по стране, и туда нелегко попасть… но я попытаюсь их отыскать. Это очень интересно — то, как они там живут. И причины у всех разные — чтобы уйти из Целестии. И там вместе маги, люди… иногда даже высшая нежить, представляете! Конечно, немного сложно путешествовать с Сакуром, у него бывают
Гиацинт умолчал о том, что угощение было сродни нынешнему. Но Макс, кажется, понял сам и слегка приподнял свою кружку. Чокаться было глупо: синий зайчик и розовый слоник на кружках к этому не располагали.
— А жить у меня есть на что, здесь же очень ценятся… знаете, целестийские металлы… — бывший Оплот пригубил водку, обжег себе горло и на секунду скривился из-за слишком резкого запаха: ирисовка — дело другое. Хотя ничего, понравилось. Ему все тут нравилось. — И камни. Только нужно их как следует прятать и не болтать на каждом углу, а так здесь всё довольно просто, ну, конечно, если есть знакомые, которые объяснят тебе правила. Я, знаете, с детства читал внешнемирские книжки, мечтал увидеть этот мир, может, пожить в нём… ну, до того, как к нам пришел Аметистиат с Печатью. И да, тут столько всего…
— То есть по родине ты не скучаешь.
— Нет, туда я не верн… — потом Гиацинт понял, что Макс спрашивает не об этом. — Не скучаю. Знаете, тут все-таки здорово. Просто люди. Просто живут. Улыбаются.
— Воюют и бьют морды, — пробормотал Ковальски, допивая до дна.
— У нас тоже воюют и тоже бьют морды, и у вас стреляют, а у нас магия и нежить, и стоматологов нет, — Гиацинт усмехнулся и снова пригубил. Убрал отросшие волосы со лба. — Да нет, я понимаю, что неправ, вы же тут всю жизнь прожили. Но для меня тут — что-то вроде седьмой дуги радуги, рая по-местному. Именно для меня. Потому что тут никто не будет говорить, что я — Оплот Одонара, что у меня, знаете ли, судьба такая — с этой печатью… и… и пробудить богиню, разделить с ней ее магию… Вы меня можете считать ребенком или эгоистом, но я правда не хочу возвращаться. Не могу видеть Целестию.
— Из-за пророчества Майры и твоего предка… Танейха?
— Из-за… всего. Послушайте… послушай, — он невольно перешел на русский язык, сочтя его более душевным. — Послушай меня. Мне двадцать два. Странствовать я ушёл в шестнадцать, как положено тинторелю. И у меня были… мечты, желания, и планы были, а потом — на пороге нашего замка Аметистиат с этой Печатью, и всё, как отрезало. Матушка будто обезумела, всё повторяла — каким великим я стану, как прославлюсь… Оплот, Оплот — и ничего! Ничего! Для! Себя! Ты же тоже от этого бежал, разве нет? Когда на тебя все… будто у тебя на лбу написано: «Я — Оплот Одонара, надейтесь на меня, пожалуйста, у меня ж такая особая судьба!» Кому мне объяснять, что нет особой судьбы и всей этой чепухи? Что я просто жить хочу? Что я в колодце смертоносцев видал и бессмертую славу, и любое бессмертие, потому что я хочу — просто — жить! А у нас такое не принято.
Водка на вкус показалась не сильнее воды. С чего бы это. Ковальски молча налил еще, подвинул на стол тарелку с нарезанным сыром. А ведь это я ему мозг выношу, подумал Гиацинт. Хотя — а что б нет, а?
— У нас такое не принято. Это волшебство… проклятое… я когда родился — я знал, что мама может сделать что угодно. И любой человек может обратиться к магу… артемагу… если нет денег — то может, кто-то сжалится… Магия. Каждый день. И если случается что-нибудь…что-нибудь страшное… мы тоже ждем чуда от них. От магии. А маги ждут чуда от Витязя или от кого-нибудь еще. И так хорошо просто жить и знать, что можешь на кого-то это перевалить… пока ты сам не стал тем, от кого ждут чуда. Ха.