Ненужная мама. Сердце на двоих
Шрифт:
Отхожу буквально на пару шагов – к автомату с водой. Беру себе минералку, а двойняшкам - яблочный сок. Краем глаза постоянно наблюдаю за ними, чтобы не разбежались в разные стороны, как тараканы. Они могут!
От неконтролируемой паники, накатывающей волнами, пересыхает во рту, так что я на ходу откупориваю свою бутылку и с жадностью пью прямо из горла.
Давлюсь водой, едва не захлебнувшись, когда слышу прыжки, дробный стук босоножек об пол и радостное:
– Па-а!
Теряюсь на мгновение.
«Если бы они знали настоящего отца, то не искали бы его
У нас самый чудесный папочка на свете, о котором только можно мечтать, просто у него другая семья в сердце. И так будет всегда.
Сквозь проступившие слезы и кашель я, словно в замедленной съемке, наблюдаю, как двойняшки скачут в сторону лифта. Машинально протягиваю руку, чтобы перехватить их, но взмахиваю пальцами в воздухе. Две мини-торпеды летят со скоростью света, а я цокаю на каблуках следом.
– Па-па-а! – настойчиво зовут малыши.
Кажется, я знаю, кому это адресовано. Конечно! Они ведь так тосковали по любимому Герману.
Боже, как неудобно!
В солнечном сплетении неприятно жжется, а я ускоряю шаг, что не ставить Демина в неловкое положение перед коллегами. Он хоть и реагировал всегда с юмором на детское наивное «па», однако не следует злоупотреблять его добротой. Я пыталась их переучить, но разве таким крохам объяснишь, что у них есть только мама?
– Какие же непоседы! Стойте немедленно, - зову их негромко, чтобы не переполошить весь персонал. На нас и так косятся медики, проходя мимо.
– Руслан! Виола! Вернитесь к маме! Непослушные, - вздыхаю, качая головой.
– Меня уволят, так и не успев принять.
Помахав ладонью Герману, который выходит из лифта, я вдруг замечаю, что мои шустрики остановились на доли секунды перед неожиданным препятствием. Один из врачей присел напротив них, видимо, чтобы задержать, пока я бегу следом. Очень мило и заботливо с его стороны, однако напрасно. Мои дети не признают чужих людей. Задрожав, как два птенчика, обходят мужчину и мчатся за поддержкой к тому, кого знают с рождения.
С улыбкой смотрю, как двойняшки обнимают Демина за ноги, и только потом опускаю глаза, чтобы поблагодарить случайного помощника, который так и замер с пустыми, зависшими в воздухе руками. Однако слова застревают в горле, когда он запрокидывает голову – и мы схлестываемся взглядами.
Наш зрительный контакт становится для меня настоящим испытанием. Я почти убедила себя, что отболело и забылось, но сейчас похороненные глубоко внутри чувства воскресают и рвутся наружу. Рана свежа и кровоточит, будто мы только вчера расстались и не было этих долгих лет разлуки.
– Гордей? – слетает с пересохших губ, и его имя становится катализатором.
Сжимаю руки в кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони, чтобы хоть как-то привести себя в чувство. Пытаюсь сделать вдох… и не могу! Превращаюсь в камень под платиновым взглядом. Не моргаю, как завороженная.
Не
– Здравствуй, Виктория, - холодно приветствует меня, поднимаясь с колена.
Теперь мы напротив, лицом к лицу. Он так близко, что я могу поднять ладонь и дотронуться его гладко выбритой щеки кончиками пальцев. Я впускаю в себя знакомый запах и, кажется, чувствую тепло мужского тела.
Ловлю себя на мысли, что хочу обнять его. Без лишних разговоров и тягостного выяснения отношений. Просто нырнуть в его сильные руки, расплакаться на мощной груди, почувствовать себя слабой, но защищенной. Как в нашу единственную ночь вместе.
Видит бог, каких усилий мне стоит держать свои эмоции в узде.
Взмахиваю ресницами, перевожу дыхание и рвано киваю в ответ вместо приветствия.
Как же сложно. Но только мне...
Одинцов не изменился. Несокрушимый айсберг, твердый и мрачный. Его не растопить. Можно лишь разбиться в щепки при столкновении с ним. А я не готова опять идти на дно.
– Гордей… - срываюсь в сиплый шепот. Повторяю его имя, перекатываю на языке и не верю, что наша встреча, которую я не раз переживала во сне, наконец-то происходит наяву.
– Витальевич, - опомнившись, официально добавляю. – Не ожидала вас здесь увидеть. В обычной больнице. Надеюсь, у вас все хорошо?
Мой вопрос звучит искренне и исходит из самого сердца. Я правда хочу, чтобы он был счастлив, насколько это возможно в его нелегкой, трагической ситуации.
– Нет, - неожиданно цедит сквозь стиснутые зубы. Напрягается так, что желваки играют на скулах. Косится на малышей, прильнувших к Герману, жестко сжимает губы, превращая их в прямую линию.
В этот момент я, наконец, понимаю, что произошла катастрофа. Гордей впервые видит своих детей, о существовании которых даже не подозревал. Я неоднократно представляла их знакомство и в глубине души знала, что оно неизбежно. Боялась этого момента и в то же время… ждала его. Хотела показать, что мы сильные и все-таки справились.
Но… Не здесь! Не так! Не через неделю после возвращения в Россию!
Мне нужно время…
Боковым зрением замечаю, как Демин вопросительно вскидывает подбородок, а потом многозначительно стучит пальцем по циферблату швейцарских часов. Намекает, что я опаздываю на собеседование. Малыши дергают его за брюки, шумят и капризничают. Возле лифта собираются сотрудники, простреливают нас косыми взглядами.
– Извините, я спешу, - через боль выдавливаю из себя, на негнущихся ногах проходя мимо Гордея.
Не прощаюсь. Верю, у нас еще будет шанс спокойно поговорить. Судя по тому, что Одинцов здесь, в той же больнице, где я собираюсь работать, мы еще не раз пересечемся. История повторяется… Однако теперь точек соприкосновения больше.
– Вика, - внезапно шелестит над самым ухом, а мой локоть заключен в крепкой хватке. Испуганно поворачиваю голову, и наши с Гордеем лица оказываются напротив. Так близко, что я ощущаю его лихорадочное, злое дыхание на своих губах.
– Ты все-таки… родила от меня?