Ненужная мама. Сердце на двоих
Шрифт:
– Я понимаю… - виновато похрипываю. Я готов заскулить, как побитый пес.
– Поэтому хорошо подумай, прежде чем что-то делать. Сам себе ответь на вопрос… - умолкает, дожидается, пока я посмотрю на нее, и совершает контрольный выстрел.
– Зачем мы тебе?
Осекается, давая мне возможность ответить. Шумно вбирает носом воздух, замирает, проглатывая слезы, однако маленькая непослушная капелька все-таки срывается с ее ресниц, прокладывает мокрую дорожку по алой щеке. Это становится спусковым крючком – и я срываюсь. Предохранители сгорают, здравый смысл отключается.
Вскидываю руку и провожу по горячей коже большим пальцем. Растираю влагу по
Не соображаю, что творю. Мозги всмятку, грудь раздирает от жара и боли. Прошлое накатывает сразу девятым валом - и тянет на самое дно. Мы больше не в лифте. Меня уносит в квартиру, где мы с Викой были вместе. И я опять чувствую себя живым. Крепче обхватив нежные щеки ладонями, я вжимаю ее в стену, припечатывая своим телом. Целую отчаянно и неистово, как в последний раз. Словно она мое единственное желание перед смертной казнью.
На секунду мне кажется, что Вика отвечает. Ловлю неуверенные движения мягких губ, слышу сдавленные всхлипы, обжигаюсь прикосновением нежных рук к своей груди, что ходит ходуном от переизбытка чувств. Хрупкое тело в моих объятиях становится податливым и отзывчивым. Плавится, как горящая свеча.
Однако все это лишь игры воспаленного сознания. На самом деле Вика отталкивает меня, как только подворачивается удобный момент.
Лифт останавливается, и она забивается в угол, прикрывая рот тыльной стороной ладони. Часто, рвано дышит, чуть не плачет.
– Ты что, Гордей? – ошеломленно лепечет, брезгливо вытирая губы после меня.
– Зачем? На надо…
Створки поскрипывают за моей спиной, врывается сквозняк, доносятся голоса и шаги. В кабину входят сотрудники, которых я заочно ненавижу, потому что они мешают нам!
– Вика...
Грубо толкнув меня плечом, она вылетает в холл. Бежит на каблуках к выходу.
Заторможено оборачиваюсь и долго смотрю ей вслед. С тоской и опустошением, будто теряю важную часть себя. Понимаю, что она прямо сейчас вернется к Демину, обнимет и поцелует наших детей, а потом... и его. Станет ли после меня? Хотя почему нет? Лишь бы скорее стереть с себя мои следы.
«Зачем мы тебе?» - стучит в ушах ее вопрос. И неожиданно созревает ответ.
Чтобы жить, а не существовать…
Глава 24
Несколько дней спустя
Виктория
– Спасибо, что подвез, - тихо благодарю Демина, когда мы останавливаемся возле детского отделения. Нервно осматриваю огромную территорию. Подсознательно боюсь встретить Гордея.
Все эти дни я сомневалась, стоит ли работать в одном учреждении с мужчиной, который рвет душу в лоскуты и вскрывает старые раны на сердце. В панике хотела позвонить главному, поблагодарить его за доверие и… вежливо оказаться от должности. Даже нашла его номер в списке контактов, но в последний момент мысленно дала себе пощечину.
Я никогда не сдаюсь! Несмотря ни на что! Сжимаю кулаки и шагаю к цели.
Сбежав от Одинцова, я проявлю слабость и лишний раз покажу, что он мне не безразличен. Вдобавок потеряю возможность восстановиться в медицине. Слишком много жертв ради мужчины, которому я не нужна. Поэтому я здесь – во дворе центральной больницы. Убеждаю себя, что ничего не случится – самое страшное уже позади. В конце концов, рядом Демин.
– Запомнила дорогу? Здесь можно заблудиться между
– Если что, можем первое время вместе ездить на работу. Мне не сложно. Обращайся.
– Все в порядке, я запомнила. Завтра я сама, просто дико боялась опоздать в первый рабочий день.
Или… перепутать отделения… Кардиология далеко отсюда? – неосознанно выпаливаю, а сердце пускается вскачь.
Делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю, пытаясь справиться с эмоциями. Еще пара минут такого стресса – и я сама там окажусь. По показаниям.
– Относительно, - неопределенно отвечает. – Насколько я знаю, там врачей катастрофически не хватает – и у дежурных такая загруженность, что им точно некогда прогуливаться по двору или ходить в гости в соседние отделения. Вряд ли пересечетесь, - размышляет вслух, сразу догадавшись, почему я спрашиваю и на кого намекаю. – Сегодня не его смена, а еще… - Герман поворачивается ко мне, чтобы посмотреть в глаза.
– До меня дошли слухи, что он увольняется.
– Прекрасная новость, - выплевываю на эмоциях, чувствуя горечь на языке и соль на губах. – Вполне в его духе.
Вот и ответ, Вика, на все твои вопросы!
Он не собирается бороться. Проще оставить все, как есть, и сделать вид, что мы чужие. Даже на роль воскресного папы не согласен.
Что ж, пусть так… Я в очередной раз смиренно принимаю его выбор.
Гордей никогда не любил меня, а значит, и к детям отцовских чувств питать не обязан. Неприятно, но закономерно. Примерно такой реакции я и ожидала, поэтому молчала все эти годы. Знала, что его максимум – переломить себя ради долга и ответственности, заботиться о детях на расстоянии, потому что того требуют правила общества. Нести обузу до конца дней… Для меня это худшее, что только можно представить. Я не хочу навязываться. Ничего не прошу, просто… сердце опять болит, как несколько лет назад.
– Слушай, Викки, если он будет досаждать тебе и детям, сразу говори, - уловив мое настроение, хмуро и строго чеканит Демин. Вместо ответа я лишь обреченно усмехаюсь, качая головой.
– И на такую важную птицу найдем управу, не переживай. Егора Натановича подключу, мы тоже не лыком шиты.
– Не будет, - тихо перебиваю его, прежде чем он устроит вендетту.
– Мы ему не нужны.
– Тогда, у лифта, мне иначе показалось…
– Он удивился, психанул, испугался за свою репутацию. Не более того, - отмахиваюсь с показным равнодушием, а к горлу подкатывает ком.
– У нас ничего серьезного не было. Маленькая случайность, после которой он отправил меня на аборт.
– Странная история, - откидывается на спинку кресла, задумчиво постукивая пальцами по коробке передач.
– На тебя не похоже.
– Ты плохо меня знаешь, Герман, - огрызаюсь, ругая себя за излишние откровения, и толкаю дверцу.
– Достаточно, - летит мне вслед, когда я выхожу из машины.
Хорошего дня и спокойного дежурства ему не желаю – у нас это не принято. Врачебные суеверия.
Молча шагаю к зданию, по пути украдкой стирая влагу со щек. Несколько лет в Германии я училась не плакать из-за него, но стоило вернуться в Россию, как я сразу же провалила экзамен и практику. Наша встреча с Гордеем меня подкосила, поцелуй вытряс всю душу, сломал мою броню, выпустив эмоции и обиду. Я вновь вынуждена была собирать себя по атомам, а вдобавок двойняшки, тонко чувствуя меня, капризничали и беспокоились. Еще и утром никак не хотели отпускать меня на работу – папа с трудом их отвлек. Надеюсь, они без приключений добрались в детский сад.