Необратимость
Шрифт:
Мои веки распахиваются одновременно с судорожным вздохом.
– Она была автором песен?
– Иногда она писала свою собственную музыку, - продолжает он, в его голосе звучат едва сдерживаемые эмоции.
– Но больше всего она ценила кавер-версии песен, в которые могла внести свой уникальный стиль.
– Они самые лучшие.
– Именно тогда она начала петь. Пока кое-что не произошло, из-за чего она отложила все это на время.
Я прижимаюсь щекой к стене, как будто могу как-то стать ближе к нему.
– Что случилось?
– Какой-то придурок сказал ей, что она поет фальшиво
– Ник тоже кажется ближе. Как будто мы сидим спина к спине, повторяя позы друг друга.
– У него были свои проблемы, но это не оправдание. Он просто вел себя как придурок и вымещал все на ней. На самом деле она была очень хороша.
– Она не прекратила, верно? Заниматься музыкой?
– Эта история не может так закончиться, я слишком увлечена, слишком очарована этой девушкой, ее нотами и струнами, чтобы позволить ее истории оборваться.
Хоть кому-то из нас нужен счастливый конец.
– Да, - говорит он.
– Как только этот придурок исчез из ее жизни, она решила играть для себя, потому что ей это нравилось, и не имело значения, хорошо у нее получалось или нет. Когда она подросла, у нее появилась подработка в кофейне, и она набралась смелости и спела свою любимую песню на открытом микрофоне. Всем, конечно, понравилось, потому что она была потрясающей. И она никогда не останавливалась.
Я жду продолжения. Мои босые ступни постукивают друг о друга, а ноги перекинуты через край кровати.
– У этой девушки была еще одна особенность - у нее была невероятная способность прощать, и она могла распространять этот дар на всех с помощью своей музыки. Это было исцеление. Это было волшебство.
Сглотнув, я моргаю, чтобы прогнать выступившие слезы.
– Миру нужно больше таких людей.
Он задумчиво хмыкает, его мысли далеко отсюда.
– Она росла, продолжала играть, проливая свет на темные места своим ангельским голосом. А поскольку у нее была удивительная способность видеть правду, она поняла, что некоторые люди причиняют боль другим только из-за своей собственной боли. Поэтому она разыскала того мудака, который пытался отнять у нее музыку много лет назад… и простила его.
Моя улыбка сияет, я бы все отдала, чтобы он это увидел.
– Это было чудо… но, когда она заиграла свою любимую песню, что-то в нем немного сломалось.
– Что это была за песня? Мой голос задыхающийся и наполнен эмоциями, едва громче шепота.
– Ее кавер-версию «Wild Horses». Она пела чертовски хорошо. Только ее голос и гитара. Клянусь, у тебя мурашки побежали бы по коже.
– Его самообладание висит на волоске, его переполняют эмоции.
– Чертова песня. Каждый раз, черт возьми, пробирало.
– И все началось с той игрушечной гитары.
– Да… с той голубой блестящей пластиковой гитары.
– Он задумчиво хмыкает.
– Бог знает, зачем она вообще нашла этого парня, но хорошо, что она это сделала, потому что он был жалким гребаным кошмаром. После того, как она простила его, дела у него пошли лучше. По крайней мере, на какое-то время.
Я не замечаю, как слезы текут по моим щекам, - не сразу, пока они не повисают на моей челюсти, как хрупкие бисеринки. Одна падает на сорочку, оставляя соленое пятно. Я раскрываю ладонь
Голубой и блестящий.
Резко вдохнув и почти не дыша, я провожу рукой по лицу.
– И что же случилось?
– Она исчезла, забрав с собой всю музыку мира. Конец.
Конец.
Это не может так закончиться.
Боже… не может.
Но внутри меня все сжимается от осознания, от понимания, от леденящей душевной боли.
Я знаю, что это так.
– Как ее звали?
– Можешь называть ее, как угодно. Придумай сама.
– Обычная резкость в его голосе исчезла, оставив что-то хрупкое.
– Это была Сара?
– Слова звучат так тихо, что я не уверена, слышит ли он меня. Особенно после того, как проходит несколько ударов сердца.
Пять.
– В мире много женщин с таким именем, Беверли без буквы Б.
Я закрываю глаза, по щекам текут слезы, и представляю себе Сару по ту сторону стены. Сару с нежным, ангельским голосом. Сару с сердцем, таким ярким и чистым, живым, наполненным песнями. Благодаря ей я услышала музыку впервые за долгое время.
Ник замолкает.
Я чувствую его боль так же глубоко, как свою собственную, даже через эту стену между нами. Она осязаемая. Душераздирающая.
Я не знаю, сделают ли мои следующие слова только хуже или подарят хоть какой-то проблеск утешения во тьме, окружающей нас.
Я сжимаю в руке драгоценный медиатор и тихо шепчу:
– Она пела и для меня тоже.
ГЛАВА 10
Это один из тысячи вопросов, которые задает мне Эверли с тех пор, как я очнулся прикованным в этой комнате пару недель назад. Когда я рассказал ей ту слегка завуалированную историю о Саре, то, как ни странно, почувствовал облегчение, и после этого стал чаще беседовать с ней.
Теперь эта похищенная женщина, запертая в камере размером с аквариум для золотых рыбок, знает меня лучше, чем кто-либо из ныне живущих.
Мне было сложно приспособиться - тяжело общаться, когда ты всегда был замкнутым и занятым работой. Кто бы мог подумать, что я продержусь так долго? Точно не я.
Я до сих пор не имею ни малейшего представления, почему они меня держат здесь.
Готовясь к своему возможному побегу, я провожу дни в тренировках, насколько позволяет мое медленно восстанавливающееся тело, и впитываю всю информацию, которую могу получить от девушки за стеной. Никогда в своей чертовой жизни я не произносил столько слов. Не могу сказать, что у меня это отлично получается, но я учусь. В основном. Это довольно просто - несколько моих слов тут и там гарантируют еще как минимум час ее разговоров. Она просто не понимает, что мои слова состоят из расплывчатых истин и искусных уверток, тщательно продуманных, чтобы защитить мою личность и не подпустить ее слишком близко.