Непрожитое детство
Шрифт:
– А ты как сюда попал?
– Я только из Питера пришел. Еще местные порядки не знал, так они меня и сцапали. Сам бы не дался. Я свободу люблю. Но мне сразу понравилась мама, дом. С папой ссорился поначалу, а потом ничего – полюбились.
Они долго пили алюминиевую водку, захмелели. Кожа Николая стала бугристой и рыхлой, а под глазами проступили филетовые круги.
– Эльзу жалко, и приемных родительниц тоже, а на Игоря плевать. Он погань, гнусь, плесень, – и Николай заржал. И этот неестественный смех опять насторожил Екатерину.
Уже под утро Николай уложил в постель Эльзы вдребезги пьяную женщину. Екатерина никак не хотела идти в спальню приемных родительниц.
– Могу спать с тобой, – предложил Николай. Екатерина рассмеялась, как умеют смеяться только взрослые женщины, и Николай сделался маленьким и беспомощным…
Весь остаток ночи Екатерине
Екатерину разбудил стрекочущий шум почтолета. «Неужели нельзя доставлять газеты в более подходящее время?» – подумала женщина и открыла один глаз. В окне висел ясный круг солнца и сквозь ажурную зелень лил в комнату свет. Предметы выглядели приветливо, а озабоченный гомон птиц, будто готовящихся к чему-то хорошему, только усиливал радость. И никакой гари, и никакой дилеммы: кидаться вниз или все-таки подождать, когда пламень подкрадется и сожжет тебя вместе с идиотскими сомнениями!
Голова болела и было ужасно мокро, волосы влажные, простыни тоже. Екатерина приподнялась на локтях и невольно засмеялась. В зеркале, зажатое латунной рамой, сидело чучело с обсыпавшимися глазами и растекшимся ртом. Она вспомнила, что вчера не воспользовалась походным набором косметики. А жаль! Теперь рожа выглядит помятой.
Она огляделась – в спальне не было никого кроме Жени. Девочка держала в руках кружку с какой-то мутной жидкостью. Всю сознательную жизнь Женя караулила пробуждение Маруси, как просила называть себя мама. Когда Маруся просыпалась, ей было страшно без дочери и без утоляющих боль капель. Марусю мучило раскаяние о бездарно растраченных днях, и она покрывала лицо дочери дурно пахнущими поцелуями и просила прощения.
Девочка, не сводя с Екатерины внимательных глаз, сделала шаг. Подождала. Никто не закричал и не кинул тапком. Женя рванула к кровати и решительно протянула кружку. Екатерина, не раздумывая, выпила, поблагодарила Женю. Та кивнула, но продолжала стоять у кровати. Екатерина закрыла глаза, надеясь, что девочка исчезнет. Открыла. Но Женя так и стояла на прежнем месте. Екатерина не спешила спросить: «Ты чего?», – вдруг опять расскажут что-нибудь неприятное, а с похмелья слушать истории о потерянном детстве нет никакой возможности. «На сочувствие не хватало самочувствия», – пошутила про себя Екатерина.
А тут всем есть что рассказать, и конечно, девочке Жене тоже. Из уголовного дела Екатерине было известно, что госпожа Мария Вдовина – мать Евгении Вдовиной с годика поила дочь водкой, чтобы та быстрее засыпала. Однажды пьяная Маруся переборщила с дозой. Ей показалось, что стакан водки – подходящая порция для пятилетнего ребенка. В тот вечер мир обрушился, перестал существовать для Жени. Она упала без сознания. Утром обнаружила на голове шишку, под мышками кровоподтеки и почему-то она оказалась голой. Маруся тоже была голой, привязанной к батарее и похожей на кобру из-за двух синяков вокруг глаз. Что произошло, девочка так и не вспомнила, но после этого случая Женю отвезли в больницу, откуда ее забрала Валентина. Конечно, Женя скучала по Марусе, но все же хорошо, что больше нет маминых гостей, которых надо называть папами, и таких же, как и она босоногих, дырявых детей, которых надо называть братьями и сестрами. После них всегда пропадали игрушки, выменянные или украденные у капризных детей с верхнего, темного района. А у нее не было права на капризы, не было права на игрушки, на красивые платья со взбитыми кружевами, на сладкие пироги… Только на странные ласки захожих пап, которые всегда ее смущали.
Ничего этого Женя так и не рассказала.
– Когда же мы пойдем к Эльзе? Мне без нее спать холодно. Она жаркая, под нее ноги хорошо засовывать, – серьезно заявила она.
Екатерина вдруг почувствовала, что голова вернулась на место и некое равновесие в организме достигнуто.
– Что же ты там намешала? У меня волосы не отвалятся?
– Не-а, моя фирменная настойка «похмелинка».
– Боюсь узнать ее состав.
– Все полезно, что в рот полезло. Не расскажу.
– А почему ты ничего не спрашиваешь про Игоря? – Екатерина внимательно посмотрела на Женю.
– Так не успела! – ответила девочка и опустила глаза.
Напялив мятый костюм, Екатерина решилась попросить соединения с мамой. Слава богу, мама не ответила, а то не избежать долгих нотаций об ее утреннем виде. В отличие от Екатерины, Женя прихорошилась как следует – бирюзовые шорты, лимонная майка, и пурпурный бант на голове, как торжественное завершение цветового буйства. Подобное разнообразие палитры чуть смутило чувство прекрасного Екатерины, но она не решилась сказать об этом девочке. Та явно была в восторге от своего одеяния.
Городское радио энергично выплевывало новости:
– Власти озабочены тем, что население Земли увеличивается беспорядочно. Ведутся разработки «Шкалы рождаемости». Каждый год должно появляться необходимое количество гендерных противоположностей с определенной профессиональной предрасположенностью. Возможно, в 2187 году введут генетическую корректировку для регуляции населения Земли. Это превентивные меры в борьбе с безработицей и экономическим спадом.
Город гудел, визжал, пыхтел и пикал. Каждая спешила заработать еще рубль, чтобы купить на него нужных и ненужных вещей. Одни здания задирались высоко в небо, другие уходили глубоко под землю. По воздушным дорогам летали роскошные везделеты. Летоавтобусы перевозили людей победнее, в основном белых. Все пестрело рекламами. На каждом столбе, на боках машин, на любой свободной поверхности красовалось табло, хвалящее что-нибудь. Некоторые рекламные предложения говорили приятными голосами, другие восхитительно пахли. Сдобные ароматы смешивались с благоуханьем настурций, в моду опять вошли освежители воздуха. По пешеходным дорогам спешили хорошо одетые темные женщины и мужчины. Женщины заглядывались на хорошеньких, иногда подкрашенных мужчин, приглашали их в кафе, рестораны, которых было много. Подешевле – торговали пищевыми пилюлями, подаваемыми на украшенных разноцветными подливами тарелках, в дорогих кормили настоящей едой.
Державшиеся за руки Екатерина и Женя вызывали любопытные взгляды у прохожих, посетителей кафе. Женщина и девочка казались чем-то естественным в неестественном мире – и оттого возмутительно инородными.
Дорогой Екатерина снова и снова спрашивала себя, что она сделала неправильно. Почему судья вынесла такой мягкий приговор? «Нельзя спать по четыре часа, изматывая себя работой и Сашей…» – прозвучал у нее в голове голос мамы.
Весь Калининград, вся страна обсуждала злосчастное дело. По телевидению, информационным щитам, в сетевых объявлениях всюду мелькали заметки о вероломных белых воспитательницах, и что поражало Екатерину, так это диапазон версий случившегося. Кто-то сомневался в виновности воспитательниц и призывал к более широкому взгляду на трагедию. Один профессор с нафталинной манерой говорить предположил, что к этому делу причастно белое братство, и призывал мировую общественность сплотиться в борьбе против белой чумы. Самой Екатерине все время присылались анонимные письма, требовали соединения журналистки, вымогавшие интервью. Одна журналистка отловила на рынке ее маму. Пожилая женщина так разволновалась, что раздавила килограмм помидоров, но интервью не дала. От всего этого мама была расстроена и принимала сердечные капли. У нее едва хватало сил через день летать в больницу, где ее помещали в противоинфарктную капсулу и поили натуральными травяными отварами. Екатерина, боясь еще больше расстроить маму, безропотно оплачивала бесконечные счета, приходившие на ее банковский ящик. Видимо, в их семье по женской линии передавалась страсть ко всему выдуманному, но, в отличие от жизнерадостной бабушки, мама жила в мире несуществующих болезней и тратила на них уйму существующих денег дочери…
Да, был у Екатерины шанс стать по-настоящему знаменитой, белой звездой юриспруденции, но нет. Она все профукала, прогуляла со своим желтолицым другом. Это не белый заговор против темных, а темный заговор против белых. И как всем хорошо известно из детских гуашных экспериментов, черная краска всегда поглощает белую.
…Женя бежала со всех ног, но никак не поспевала за гренадерским шагом Екатерины. Совсем выбившись из сил, она завизжала. Екатерина подняла голову вверх, подумав, что водитель везделета дает сигнал о посадке, но звук шел не оттуда. Она рассеянно оглянулась. Посреди дороги, почти потеряв бирюзовые шорты, надсадно орала Женя. Она имела такой трагический вид, что у Екатерины заломило зубы. Она вернулась и прижала Женю к себе. Девочка дрожала всем щуплым телом и бантом. Рыдала. Адвокатесса подумала, что было бы неплохо, если бы Женя так же жалостно расплакалась в суде. Профессиональная деформация…