Невеста

Вечная Ольга

Давид занял место напротив.

Мерседес трогается.

Мальчишки сидят в креслах, такие классные в этих новых кепках и футболках. Теплые, родные. Давид смотрит на них с той же сосредоточенностью, как когда-то разглядывал документы перед опасной сделкой. Не отрывается. А я смотрю на них троих. Один из лучших комплиментов в моей жизни — это восхищение моими детьми, и он своим восхищением бьет в цель. Снова-снова-снова.

Я молчу. Мне нет дела до пальм за окнами. Я… все же росла в семье, и иначе смотрю на саму любовь. Понимаю,

что ему сложно: Давид может купить парням по дорогой тачке прямо сейчас, но едва ли заслужит этим даже улыбку. С ними… придется по-другому. И сейчас и в будущем.

— Как долетели? — спрашивает Давид.

Внутри меня сталкиваются воды чистейшего холодного озера и теплого соленого моря.

— Хорошо, ты все просчитал, я оценила заботу. Спасибо. Где мы будем жить?

— Скоро приедем и все увидишь.

Он поворачивается к детям.

— Это была долгая неделя, да, парни?

— Она пролетела моментально.

Он качает головой:

— Мучительно долгая.

Я резко поворачиваюсь к окну, чтобы скрыть смятение.

— Венера, надеюсь, уже ждет нас в отеле? — спрашиваю, тщательно контролируя голос.

Глава 27

— Мы поищем другую няню мальчикам, — голос Давида слегка насмешливый.

Я пытаюсь сдержать саркастическую улыбку, но получается плохо. Нам предстоит некоторое время находиться в этой машине близко друг к другу. Замкнутое пространство. Он, я, наши дети и наше прошлое. Куда без последнего? Как бы не поругаться.

Хотя бы выжить?

— Ты так любишь, когда все идет по плану.

— Потому что мои планы обычно удобны для всех.

— Давид Сергеевич — сама заботушка.

Он разводит руками, дескать, так и есть, и я вздыхаю.

Некоторое время едем молча. Машина несется по ровной трассе, дети, утомленные перелетом и привыкшие к путешествиям на машине, начинают дремать.

— Я все равно не понимаю, как парень из станицы смог провернуть такое, — говорю решительно. — Кто тот человек, которого мы хоронили? Как вообще…

У Ромки изо рта вываливается соска, и я запинаюсь. Убираю ее в футляр. Прокашлявшись, продолжаю:

— Как вообще такое возможно?

Поднимаю глаза и смотрю на Давида. А тот… вдруг пересаживается ко мне.

Наши бедра касаются. Я отшатываюсь, будто обожглась. Он наоборот — нависает, сужая пространство, будто запирая меня в нем. Его голос звучит доверительно:

— Хочешь, я расскажу тебе? Всё. Как было и как есть.

Сердце мгновенно ускоряется. Я нервно сцепляю пальцы.

— Как дорого мне будет стоить это знание, полученное из первых уст? — пытаюсь иронизировать.

Он смотрит открыто и прямо в глаза, отвечает без раздумий:

— Останешься со мной.

Пронзает током. В горле пересыхает, я замираю, пока волнение раскаленной лавой растекается по груди. Заполняет всю до кончиков пальцев.

Давид

касается моей ладони. Берет за руку. Тянет к себе.

В следующий момент я отстегиваю ремень безопасности. Едва тот щелкает, перекидываю ногу и забираюсь на Северянина. Седлаю его, как делала сотню раз в прошлой жизни. Длинная тонкая юбка безбожно задирается. Я обнимаю его за шею изо всех сил.

Тело к телу и жар, помноженный на два. Охватывает безумие. Я сжимаю этого человека в объятиях так крепко, как сжимала холодную подушку тысячу раз за сотни ночей. Его ладони без колебаний стискивают мои бедра, и я едва не скулю от удовольствия. Давид вдавливает меня в себя, я закрываю глаза, ощущая себя легкой как перо.

— Подушка, — жадно шепчу ему на ухо. — Чертова подушка ни разу не отвечала мне так. Я ненавидела ее всем сердцем.

Он шумно выдыхает. Прижимается губами к моей шее, целует. Я ощущаю его губы и язык. От влажного касания расходятся мощные разряды тока. Снова и снова. Они заставляют плавиться, умирать. Я зажмуриваюсь, впиваюсь пальцами в его плечи и… не без усилия отстраняюсь.

Он смотрит в глаза. Задавливает своей внутренней силой.

Смотрит не как бизнесмен из хорошей семьи, в его глазах сущая чернота. Лава затопила меня всю.

Мы ломано двигаемся. Касаемся щеками, его пальцы впиваются в кожу. Я ощущаю под собой каменное напряжение, и вздрагиваю. Медленно наклоняюсь, целую его в висок и выдыхаю на ухо:

— Это наши последние поцелуи. Оставь свои секреты при себе. Поздно.

Его твердость в паху как будто лишь усиливается от этого. Мгновенная реакция на меня или ситуацию. Это так дико, это из прошлой жизни. Я жила этим раньше.

— Мне тоже, — говорит он вполголоса. Смотрит в глаза. Уголок губ дергается в улыбке. — Ни разу не отвечала подушка.

Он слегка кривит ртом, когда разговаривает. Я касаюсь пальцем того места, где был некогда шрам. Веду по коже. Она немного другая на ощупь. Грубоватая.

Давид смотрит на меня в упор. В глазах голод и безумие. Член подо мной не почувствовать немыслимо, и я сдерживаюсь, чтобы не качнуться бедрами.

Волнения в венах больше, чем крови.

— Стало намного лучше, — говорю я шепотом.

Наклоняюсь и целую его в уголок губ. Сердце разрывается.

— Мне было адски больно, — признается он.

— Я не спрашивала.

— И бессмысленно, потому что без тебя.

Меня снова бросает в жар. Я дрожу всем телом, пока веду в последний раз по щеке. Наклонюсь и снова целую, выдыхаю, Давид губы приоткрывает.

Потом лишь отстраняюсь. Он делает усилие и первая попытка покинуть его колени заканчивает ничем. Вторая, хоть и с трудом, но приводит к успеху.

Мы снова сидим напротив друг другу. Со стороны — будто зачем-то поменялись местами.

Я поправляю юбку так, чтобы она скрывала ноги. Кожа горит. Он расстегивает верхнюю пуговицу на рубашке.