Невеста

Вечная Ольга

— Во-первых, о «моем» курорте, — поправляет она, дернувшись.

Лифт останавливается, двери разъезжаются, и они, словно семья, идут по коридору. Рада крайне взволнована, много жестикулирует. Ему нравится видеть ее эмоциональной и «живой».

Он давно понял, что облажался с Радой. Но по-настоящему осознал в тот момент, когда увидел ее в Москве на дурацком форуме, где был вынужден присутствовать.

Она стояла в изумительно красивом платье, но не ловила на себе взгляды. Потухшая, бледная. А потом увидела его. И засияла.

— Во-вторых… — продолжает

Рада злиться, и он едва сдерживает улыбку, рассказывая детям вполголоса про этот отель.

Они вряд ли усвоят урок истории, и это неважно. Давил бегло прикинул, чего хотел бы в детстве сам — вот такая болтовня с отцом сделала бы его счастливым ребенком.

— Во-вторых, ты принципиально не собираешься хоть как-то помогать мне, — перебивает Дава Раду громко. — Угадал?

— Не угадал, — отвечает она.

Они заходят в номер, и он опускает мальчишек на пол. Он еще раз окидывает взглядом комнату, оценивает обстановку быстро и прагматично: удобно, безопасно, детям подойдет. Рада же первым делом подходит к окну: она любит красивые виды также сильно, как и он, и Давид позаботился, чтобы она улыбнулась.

— Ты не боишься, что они поищут информацию в сети? — спрашивает по-прежнему взволнованно.

— Там ничего нет ни о тебе, ни обо мне.

— Ваши фотографии с Венерой.

— Она моя управляющая в Карелии.

— Написано, что твоя невеста.

— В желтой прессе много чего написано.

— Я замужем.

— В России. Эрик не будет делать запросы, это практически невозможно.

— Но когда-то же правда раскроется!

— Правда может измениться, — говорит он быстро. — Все в жизни меняется. Люди меняются. Их статусы меняются. Рождаются дети.

Она зябко обхватывает себя руками.

— Я просто боюсь.

Он некоторое время молчит. Наблюдает, как его собственные сыновья разбирают игрушки, которых он купил целую кучу. Половину убрал в шкаф — в интернете написано, что излишества перегружают детскую нервную систему.

— Я тоже поначалу ждал, что раскроют, как-то вычислят. Особенно, пока лежал в больнице. Это пройдет, дай себе время.

— Ты полностью свободен от прошлого. Не верится.

Он едва заметно кивает.

Рада так и не смогла привыкнуть к его внешности. Никто бы не смог. Но в тот момент, когда он увидел ее в Москве, картинка сложилась полностью — она его полюбила вопреки собственным глазам. Как только он это осознал, начал гнать коней. А значит, — ошибаться.

— А ты спишь? — она резко оборачивается, сцепляет пальцы. — Ночью. Или также как раньше?

Он не успевает ответить, как она продолжает, перебив саму себя:

— Я себе говорила, что твоя бессонница была изматывающей, что ты сильно устал. Очень сильно. Достиг предела, и тебе понадобилось выспаться.

Она будто вот-вот заплачет. Глаза краснеют.

Ему невыносима ее слабость, он предпочел бы удары. Хочется закончить разговор, уйти, но вместо этого он молча достает салфетку и протягивает ей.

— Все также. Примерно, — получается говорить отрывисто, хотя он предпочел бы нормально. Раньше

бы он отмахнулся, но именно сейчас не хочется лгать. Хватит лгать. — Фигово сплю. Я посещаю терапевта, он немного помогает отстраняться от прошлого. Не от тебя. От того, чтобы было до тебя.

— Я понимаю. Ты ему рассказал правду?

— Разумеется, нет, — Давид усаживается в кресло, и Рада устраивается на кровати напротив.

Дети между ними на ковре громко разгружают два ящика с одинаковыми игрушками. Давид не имеет понятия о вкусах собственных сыновей. Он вырос злым и одиноким, и теперь идет той же дорогой, что и его отец: отстранился от воспитания. Идеальный сценарий, чтобы испортить еще пару жизней.

Дава не знал, что купить. Он просто сгреб все, что увидел подходящее возрасту, решил понаблюдать, кто что выберет. Краем глаза он прямо в эту минуту и наблюдает.

— Терапевт лечит Давида от наркоманского прошлого. Если нужно, я пересказываю ситуации в своей жизни чуть измененными.

— Чуть? Ну да. Ты никогда не принимал наркотики. Ты не знаешь, что это.

— Этот грех мимо.

— Но несешь именно его крест. Должно быть, ты попортишь статистику выздоровевших наркоманов.

— Должно быть. Послушай: для всех здесь я всего лишь очередной русский бизнесмен, каких в Европе полно. Поэтому постарайся отдохнуть и провести время хорошо. У тебя все равно нет другого выхода, — он улыбается слегка. Широкие улыбки пока не даются.

Лицо слушается плохо, но это мелочи. Он не ждет чуда, привык, что чувствительность в некоторых участках кожи близка к нулю. Чтобы было незаметно, необходимо максимально ограничить собственную мимику. Стоило ли оно того — в его случае однозначно. От него больше не шарахаются. Он стал нормальным. А значит, незаметным. После чего открылись все двери.

— Хорошо, я сделаю это, но только ради наследства мальчиков. Деньги — это прежде всего свобода поступать правильно. У них будет эта свобода.

— Хорошо. Я забронирую стол на семь.

— Я буду готова. Ты можешь нас оставить? Мальчикам нужно отдохнуть с дороги, на тебя они отвлекаются.

— Я буду за стенкой.

Давид обычно не скрывает, что думает и чего хочет. Зачем? Эмоциональные качели и прочая волнительная чушь остались в подростковом возрасте, у мужчин его занятости на недомолвки попросту нет времени. То, что он провернул, простить нельзя, поэтому он не извиняется. Что сделано, то сделано. Бывает и похуже, да и выхода другого не было. Жизнь идет своим чередом, а не оборвалась, значит, все правильно.

Но пока он идет в соседний номер, внутри печет. Горит. Ноет. Время вновь тянется мучительно медленно.

А еще Давид улыбается, предвкушая встречу. Так, как никогда не улыбался.

Он тысячу лет не ухаживал за женщинами. С его рожей и образом жизни местного бандита это было бы просто смешно. Не выбирал, не добивался, не таскался, не завоевывал. Радка и та к нему пришла сама.

Но сейчас все иначе. И его, черт возьми, потряхивает от предвкушения.